Итоги - Нил Шустерман (2019)

Но чаще он лежал здесь один. Тогда перед ним была альтернатива – либо дать волю этому нечеловеческому пространству и почувствовать себя фигурой незначительной и страшно одинокой, либо вспоминать, как ребенком он так же лежал на постели своих родителей, наслаждаясь чувством безопасности, любви и комфорта. Да, пока родители не устали от исполнения своих родительских обязанностей, они обеспечивали Грейсону эти радости.

– С удовольствием, – ответило Гипероблако. – И о чем поговорим?

– Неважно, – отозвался Грейсон. – Можно просто поболтать, а можно обсудить что-нибудь глобальное. Или что-нибудь между.

– Не хочешь ли поговорить о своих последователях? О том, насколько выросло их количество?

Грейсон перекатился на живот.

– Да, ты умеешь подбросить ложечку дегтя. Нет, я бы не хотел говорить ни о каких делах Набата. Хотя выхода нет…

Он подполз к краю постели и ухватил тарелку с чизкейком, которую принес с обеда. Если Гипероблако собирается говорить о той стороне его жизни, которая связана с тоновиками, он должен подкрепиться чем-нибудь вкусным.

– То, что количество тоновиков растет, – это хорошо, – начало Гипероблако. – Это значит, что, если нам нужно будет мобилизовать их, они станут силой, с которой придется считаться.

– Ты считаешь, что все может вылиться в войну?

– Надеюсь, в этом не будет необходимости.

И это было все, что собиралось сказать Гипероблако. С самого начала оно утаивало от Грейсона то, как собиралось использовать тоновиков. И от этого Грейсон ощущал себя несколько двойственно: с одной стороны, ему доверяли, а с другой – вроде и нет.

– Мне не очень нравится то, что меня используют, не открывая все до конца, – сказал он и, как бы подчеркивая свое недовольство, перешел в ту зону комнаты, где, как он знал, камеры Гипероблака видели его с трудом.

– Ты попал в слепую зону, – отозвалось Гипероблако. – Мне кажется, ты знаешь больше, чем кажется.

– Не понимаю, о чем это ты.

Кондиционер на мгновение заработал сильнее – это Гипероблако вздохнуло, используя имеющиеся в его наличии ресурсы.

– Я все тебе расскажу, как только ситуация созреет, – сказало оно. – Но пока существуют препятствия, которые я должно преодолеть, для того чтобы, по меньшей мере рассчитать шансы на успех планов, которые я имею в отношении человечества.

Грейсону показалось абсурдным то, что Гипероблако может произносить слова «планы, которые я имею в отношении человечества» таким же пресным, будничным тоном, каким произносят «мой рецепт чизкейка». Который, кстати, был ужасен и отдавал чем-то искусственным, без соответствующего аромата – скорее желатином, чем кремом.

Тоновики верили, что единственным органом чувств, достойным уважения, у человека является слух. Но кто-то из них, вероятно, прочитал на физиономии Грейсона чувство разочарования, когда тот как-то попытался съесть на десерт особо невкусную бабку, и весь штат бросился разыскивать для него нового кондитера. Так обстояли дела с Набатом. Он приподнимал бровь, и начинали двигаться горы – хотел он этого или нет.

– Тебе не нравится то, что я делаю, Грейсон? – спросило Гипероблако.

– Ты управляешь всем миром, – отозвался тот. – И тебя не должно волновать, нравится ли мне это или нет.

– Но меня это волнует, – сказало Гипероблако, – и достаточно сильно.

– Вы должны относиться к Набату с совершенным почтением, вне зависимости от того, что он будет вам говорить.

– Да, мадам.

– При его приближении вы должны будете отходить в сторону.

– Да, мадам.

– В его присутствии обязательно опускайте глаза и низко кланяйтесь.

– Да, мадам.

Сестра Астрид, которая теперь служила в «Обителях» управляющей персоналом, внимательно рассматривала нового кондитера. Она даже прищурилась, словно это могло ей помочь заглянуть в его душу.

– Откуда вы к нам прибыли? – спросила она.

– Из «Братской Любви», – назвал он отделение ордена.