Итоги - Нил Шустерман (2019)

В том, что происходило, просматривалась некая справедливость, хотя и странная. Одно дело – если убиваешь сам и готов к тому, что убьют и тебя. Все честно, просто и однозначно. Здесь все сложнее: убиваешь и, словно в расплату за пролитую кровь, теряешь в себе человека, становишься холодным орудием смерти, лишенным индивидуальности. Жнец Фарадей сказал как-то ему и Ситре, что люди не случайно называют их жнецами. Они не возделывают, не вскармливают, не заботятся об урожае – только занимаются жатвой, только убивают. Их бытие исключительно инструментально, они – оружие, которым пользуется общество, решая свои демографические проблемы. Но как только ты становишься оружием, тобой может воспользоваться кто угодно! Человечество – это одно, но теперь им как орудием смерти хотят воспользоваться жнецы Техаса. Конечно, выйдя из камеры, оказавшись на улицах этого города, он мог бы и исчезнуть. Но что будет с его семьей? Можно ли до конца доверять Коулману и Трэвису, да и всем техасским жнецам, которые обещали, что не тронут его родных – даже в том случае, если он сбежит? Так что свобода эта относительна. Если Роуэн что-то и усвоил в этой жизни, так это только то, что в этом мире мало кому можно доверять. Идеи извращаются, ценности девальвируются, и даже на самой светлой и чистой дороге есть темная грязная обочина.

Когда-то он взял на себя роль следователя и судьи – для тех, кто не думает о последствиях своих поступков. Теперь же он просто наемный убийца. И если жизнь в конечном итоге должна была поручить ему эту роль, он обязан как-то с ней смириться. И, если так, главное – чтобы об этом не узнала Ситра. Ему удалось послушать некоторые ее передачи, и он знал, что она делает доброе дело, разоблачая перед всем миром чудовище-Годдарда. Удастся ли ей его уничтожить, было пока неясно, но то, что она своими передачами служит добру, было очевидно. А вот что мог сказать Роуэн о работе, которая ему предстояла? Ничего хорошего!

Малая часть его натуры – та, которая билась и боролась за возможность вздохнуть под тяжестью навалившегося на нее бремени, под тяжестью Жнеца Люцифера, – все еще мечтала, как вместе с Ситрой они убегут за многие миллионы километров и будут жить долго и счастливо. Но Роуэн надеялся, что голос этой части его существа вскоре замолкнет. Лучше уж быть совершенно бесчувственным монстром, чем терзать себя мечтой о неосуществимом. Лучше молча идти вперед и вперед – от одного преступления к другому.

* * *

Жнец Куросава чем-то напоминал Жнеца Фарадея – статью, сединой, прокравшейся в шевелюру. Но что касается манеры поведения, то здесь Куросава был полной противоположностью первому наставнику Роуэна. Вздорный и взбалмошный, особое удовольствие он получал, издеваясь над людьми и высмеивая их. Не самая приятная черта характера, но – не убивать же его за это!

– Если бы мы подвергали жатве каждого кретина, – однажды сказал Роуэну Жнец Вольта, – на земле никого бы не осталось.

Это был тот самый Вольта, который покончил жизнь самоубийством на глазах Роуэна. Болезненные воспоминания.

А интересно, что бы Вольта сказал о его миссии? Может, посоветовал бы ему также покончить с собой, пока не поздно, пока он, Роуэн, окончательно не стал чудовищем?

Куросава любил проводить жатву в шумной толпе. Нет, массовое убийство не было его коньком. Один человек за раз – и довольно. Остро отточенный ноготь нужно окунуть в нейротоксин, добываемый из золотой лягушки, встречающейся вдоль тихоокеанского побережья бывшей Колумбии, а потом в толпе провести ногтем по щеке намеченной жертвы. Несколько мгновений – и нет человека!

Любимым местом охоты для Куросавы был самый многолюдный в мире перекресток Сибуя в Токио, который совсем не изменился со времен Эпохи смертных. В любой час суток, стоило вспыхнуть красному цвету, толпы прохожих бросались на пятачок, где пересекались сразу шесть улиц; люди двигались в разных направлениях, но никогда не сталкивались друг с другом.