Ритуал - Сергей Остапенко (2021)

– Ну и что это? Сад, где непрерывно поют праведники? Субпространственный вневременной континуум? Или еще круче?

– Зачем же? Меня вполне устроил бы обычный мир, в котором. Ну, скажем так, не нужны менты, военные, врачи и гробовщики. Кстати, я склоняюсь к мысли, что вечная жизнь не так уж и невозможна.

– Ну-ка, поделись.

– Вритрин, который явился мне вчера, рассказывал, что наш участок космоса создан могущественной цивилизацией, уровень технологического развития которой опережает человеческий на много-много порядков. И способы работы с информацией и материей, которыми они владеют, как раз в компьютерных терминах и можно объяснить. Только в глобальном масштабе. Я представил себе, что на неком непостижимом устройстве можно записать всю информацию не только о мертвой природе, но и о живом существе. Целый мир, закодированный на флешке!

– Вся Вселенная! – подхватила Таня.

Саня не разделил энтузиазма:

– Ты хочешь сказать, что каждый мой или твой шаг где-то фиксируется, чтобы потом, снова все прокрутить?

– А почему бы и нет?

– Не нравится мне эта идея. Ну, скажи, вот оживят тебя, не стыдно тебе будет потом общаться с друзьями, когда они смогут посмотреть, как ты онанировал в школьном туалете, как ты каждый день в туалет ходишь, как тебя рвало с перепоя, как ты кого-то обманул, или струсил, или еще что-нибудь эдакое?

– Фу, как грубо! – поморщилась Таня.

Я смутился:

– С этой стороны я не думал. Ну, значит, нужно не делать ничего, за что будет стыдно.

– А если уже сделал?

– По-моему, вечная жизнь все равно того стоит. Да и не обязательно ты сможешь узнать о других всякие гадости.

Саня пожал плечами, и разговор сам собой иссяк. Мы спустились с холма, прошли немного, продираясь сквозь густые заросли, а потом неожиданно выбрались на тропу, которая вела в нужном нам направлении.

– Хотела бы я знать, кто их протоптал, – произнесла Таня через некоторое время.

– Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей, – процитировал я и запнулся: деревья расступились, и мы уперлись в насквозь протрухлый плетень или частокол, который преграждал путь. О том, что соваться за него не следует, недвусмысленно говорило обилие черепов на колышках. Тропа, однако, вела вдоль забора несколько метров, а затем исчезала в проходе, заваленном остатками ворот, давно рухнувших с петель. Дорожка, вымощенная плоскими камнями, вела через широкий двор к бревенчатой избе, крытой соломой. Над стояками, прежде служившими опорами для створок, сохранилась надпись на яритском:

«ВОИНЫ ВХОДЯТ В ОДИНОЧЕСТВЕ».

– Заходи, не бойся, выходи, не плачь, – сказал Юдин.

– Может, ну его, а? – предложила Таня.

Я проследил взглядом, куда тянется плетень. Не обойдешь. Как специально.

– За время испытания я четко уяснил, что все, что попадается на пути, служит какой-нибудь цели. И отступать тут бессмысленно. Нужно либо преодолевать это, либо сдаваться. Ноготь даю на отсечение, тут нас тоже ожидает сюрприз. Но другого пути нет.

– Вопрос в том, послушаемся мы совета или нет. – Саня отколупал от хлипкого стояка щепку и размял ее между пальцами. – Я думаю, не послушаемся.

Приготовив оружие, мы осторожно двинулись вперед. Стрекотание ночных насекомых резко прекратилось, и в наступившей полной тишине троекратно прогудел филин. Потом он взлетел откуда-то с крыши, и от хлопанья его крыльев в лицо повеяло легким дуновением воздуха. В окне я заметил тлеющую лучину. Пока я всматривался в полумрак избы, дыхание моих спутников почему-то стихло. Я огляделся по сторонам и обнаружил, что они исчезли.

– Эй, вы где? – позвал я, холодея.