Ритуал - Сергей Остапенко (2021)

Неоднократно проверял: прямой взгляд действительно выдает наблюдателя. Он может даже разбудить спящего. Делается как-то неспокойно, неуютно, появляется необоснованная тревога, оборачиваешься и видишь – кто-то рассматривает тебя в упор. То же самое, наверное, почувствовал и Юдин. Медленно, точно боясь убедиться в самом ужасном, он повернулся в мою сторону и встретился взглядом с моими глазами.

На его белках, казавшихся ослепительными, играли блики теней. Он затравленно огляделся, закусил губу, молитвенно поднял голову вверх. Потом снова поглядел на меня, как-то просительно и виновато. Казалось, он забыл, зачем сюда пришел. Так мы и стояли: Саня, освещенный самоцветом, и я, вжавшись в ствол. Чего только не передумали за эту минуту. Вспомнили эпизоды, прожитые вместе, все разделенные горести и радости. В каждом происходила нелегкая борьба, и малейшее движение чувств находило отражение на лицах.

А потом он ушел. Я почувствовал, что он на что-то решился, но на что? Как он поступит? Секунды текли, а я молился странной молитвой, составленной из обрывков ругательств и безадресных просьб, сдобренных богохульным хныканьем и парадоксальной надеждой неизвестно на какое чудо. Иллюзию безвременья разрушил торжественный голос одного из предков:

– Во имя рода яритов, во имя всех богов, во имя жизни и смерти, да проснется в эту ночь Сердце бога! Да будет благословен Гандхарва и невеста его! Месламптаэа Ирий Яррита! Начинайте, дети мои.

Слышно было, что кто-то подошел к алтарю. Саня, как я понял, помогал Татьяне взобраться на «брачное ложе».

Кисть, сжимающая топор, побелела оттого, что кровь не могла нормально циркулировать. Кого я хотел в тот момент убить? Его? Ее? Предков? Даже и не знаю. Наверное, если бы я сумел удавить себя руками или отрубить голову топором сам себе, я бы сделал это, только бы избавиться от гремучей смеси мучительной ревности, ярости и бессилия.

– Давай, Сашка. Я думаю, он поймет. Иначе мы все умрем ведь, да?

Гром ли это. Может, голоса богов? Сон. Все нереально. Кошмарные грезы. Я находился на грани безумия и ничего не мог поделать с собой.

– Не медли, Гандхарва! Сурья спешит.

Тут что-то произошло, и я понял, что вижу происходящее с той стороны. Амулет как-то ухитрился показать мне ситуацию глазами Тани. Она на корточках сидела на алтаре и сжимала руками колени. Юдин, смурной и измученный, стоял внизу, погруженный в свои мысли.

Потом он поднял искаженное гримасой гнева лицо и обернулся к предкам, стоявшим поодаль в ритуальных леопардовых балахонах с длинными полами.

– Ну… ты провались! Будь что будет!

Блеск обсидианового лезвия в руке товарища мигом внес в ход дела ясность, которой мне так не хватало. Следующий ход был за мной. Ситуация была не та, чтобы стесняться. Голый, свирепый и готовый на все, с угрожающим нечленораздельным кличем я выскочил из ивового убежища, словно черт из табакерки. Ликом черен и ужасен, густо измазан подсохшим илом, я вызвал у предков, а равно и у Тани, испуганное оцепенение. Однако пращуры попались не робкого десятка, сориентировались быстро.

– Демон, ты явился помешать! – воскликнул главарь.

– Ты предал нас! – завопил второй, обращаясь к Юдину.