Бездушная - Гейл Кэрригер (2009)

Граф продолжил путь по коридору. Он шел, а стая вокруг него успокаивалась. Увидев своего альфу или уловив его запах, каждый волк инстинктивно затихал. Некоторые выставляли вперед передние лапы и прогибались, будто кланяясь, один или двое перевернулись кверху брюхом. Даже находясь в плену у полной луны, они признавали его превосходство и старательно избегали малейшего намека на вызов. Он не потерпит неповиновения, а уж в такую ночь — в особенности, и оборотни это знали.

Граф вошел в свою клетку, которая успела его заждаться. Она была самой большой и самой надежной, пустой, если не считать цепей и засовов. Когда он перекидывался, все становилось опасным. Тут не было ни низкой табуреточки, ни газеты. Только камень, железо и пустота. Он тяжело вздохнул.

Клавигеры захлопнули за ним дверь и заперли ее на три засова. Сами они расположились снаружи, у противоположной стены коридора, так чтобы оказаться вне зоны его досягаемости. Уж в этом-то они безупречно следовали приказам своего альфы.

Над горизонтом взошла луна. Несколько самых молодых щенков принялись выть.

Лорд Маккон ощутил, как ломаются и видоизменяются его кости. Кожа растягивалась и уседала, сухожилия перегруппировывались, волосы погустели и превратились в шерсть. Нюх обострился. Он уловил в воздухе какой-то знакомый слабый запах, который просачивался из надземной части замка.

Несколько матерых членов стаи, которые до сих пор частично оставались людьми, завершили превращение вместе с ним. Последние лучи дневного света исчезли, и подземелье наполнилось воем и рычанием. Тела всегда противились вызванным проклятием переменам, и это делало боль еще сильнее. Когда плоть удерживали на месте лишь нити, которые остались от их душ, чувствительность приводила в исступление. Звуки, которые издавали оборотни, были неистовыми воплями жаждущих смерти обреченных существ.

Всякий, кто слышал эти крики, не испытывал ничего, кроме страха, будь то вампир, призрак, человек или животное. В конце концов, ведь любой оборотень, освобожденный из своей клетки, станет убивать направо и налево. В полную луну, кровавую луну, это не было вопросом выбора или необходимости. Это просто было.

Однако когда лорд Маккон поднял вверх морду, чтобы завыть, он издал не бессмысленный вопль ярости. Низкие тона его воя были невыразимо печальны, потому что он наконец опознал запах, который просачивался в подземелье, — слишком поздно для того, чтобы сказать об этом на человеческом языке. Слишком поздно, чтобы предупредить клавигеров.

Коналл Маккон, граф Вулси, бросался на решетку клетки, и то, что еще оставалось в нем от человека, хотело не убивать, не освободиться, а защитить.

Слишком поздно.

Потому что в подземелье просачивался сладковато-скипидарный запах, и он становился все сильнее.

Вывеска над дверью клуба «Гипокрас», выгравированная на белом итальянском мраморе, гласила: PROTECORESPUBLICA. Для мисс Алексии Таработти, с кляпом во рту и связанной, которую несли двое мужчин (один держал ее за плечи, другой — за ноги) эти слова были перевернуты вверх тормашками. Голова у нее болела чудовищно, и ей потребовалось несколько секунд, чтобы перевести вывеску, продравшись сквозь тошнотворные отголоски воздействия хлороформа. Наконец Алексия поняла смысл написанного: «Защитить общее благополучие».

«Нет, — подумала она, — уж я-то на это не куплюсь. Я определенно не чувствую себя защищенной».

Кроме слов там вроде бы еще имелась какая-то эмблема, изображенная по обе стороны от фразы. Что на ней, символ или какое-то растревоженное беспозвоночное? Может, медный осьминог?