Изнанка - Самат Бейсембаев

— Вы оба, — обратился к нам подошедший Центурион, — ответьте мне на один вопрос: как думаете на чем строиться величие нашей армии? — вопрос был риторическим, — величие нашей армии строиться в первую очередь на дисциплине. Там, где другая армия побежит, наша будет стоять, потому что был отдан приказ. Там, где другая армия не вступит в битву, наша не только вступит, но и победит, потому что был отдан такой приказ. Разве мой свисток не означал окончание? Означал, — посмотрел он на каждого из нас и поморщился от отвращения, — два дня в яме. Каждый. А потом еще столько же проведете в клоаке. Будет время подумать.

Яма представляла собой…яму. В прямом смысле. Примерно полтора метра на полтора, глубиной в чуть менее человеческий рост, и все это закрывается железной решеткой. От мысли, что здесь придется провести два дня, мне стало, откровенно говоря, плохо. Меня быстро затолкали сюда и заперли на решетку. Ни сесть нормально, ни встать в полный рост, не говоря уже о том, чтобы лечь. Зато отсюда открывался прекрасный вид на звездное небо. Уже через пару часов почувствовал ломоту в спине, и пришлось изогнуться так, чтобы спина была ровной. Но из–за этого увеличилась нагрузка на ноги, в частности на заднюю поверхность бедра. К вечеру уже хотелось выть от боли, но не знаю, что мною двигало — злость? упрямство? Я упорно молчал и не давал себе слабину.

Для чего я здесь? Из–за всего этого меня начали посещать сомнения по поводу моего выбора отправиться на фронт. Своей главной задачей я ставил вернуться домой, но, чтобы осуществить это надо в первую очередь выжить. Вот тут–то и не состыковка. Но я, движимый спектром чувств, таких как страх, гордость, эго даже не удосужился разобраться во всех вопросах и составить толковый план. Теперь получай — ты в гуще самой смерти, при этом даже не знаешь, что за война. Но самое интересное, кажется, я такой тут не один. То есть тут каждый знает за кого он и против кого он, но почти никто не знает за что. Нам указали пальцем в сторону, сказали там враг, и мы бежим бить его. Стандартная игра политиков. Ради их амбиций, прикрытые патриотизмом умирает народ. Вот бы они сами устраивали меж собой поединки. Хочешь объявить войну? Да, пожалуйста — вызываешь на поединок оппонента. Ни без какого оружия. Пусть голыми руками забивают друг друга. И так до тех пор, пока не вразумляться решать вопросы переговорами, а не кровью. Осуществимо? Определенно, нет.

Все–таки не выдержал и ночью первого дня я заплакал. Зарыдал как ребенок. Благо этого никто не видел и не слышал. Тогда бы не сыскать мне места, где не обременен был бы я позором. Позже успокоившись, пристыдил сам себя и пообещал подобному больше не случаться.

Не знаю как, но с горем пополам мне удалось как–то уснуть. Хотя сном это не назовешь, потому что всю ночь периодически просыпался от того, что затекла та или иная часть тела.

Утром мне принесли немного воды, буквально на пару глотков. На мой вопрос о еде ответили, что провинившимся она не положена. К полудню палящее солнце оказалось прямо надо мной и мучения увеличились многократно. Пот, грязь, голод, жажда, боль сделали своё дело — я решил больше никогда не нарушать дисциплину. Уж лучше я погибну в бою чем переживу это заново.

День тянулся словно вечность. За сегодня я успел сделать все: повыть, поныть, смотреть в пустоту, крутиться вокруг собственной оси, разминать мышцы, сидеть, стоять, снова сидеть, и снова стоять. Пытался песнями отвлечь себя. К слову, это не помогло. Но самое ужасное, что пришлось делать — это справлять нужду прямо под себя, так что ко всем трудностям добавилась еще и вонь, которая благодаря знойной жаре усиливалась многократно. Тем же вечером я даже помолился. Не знаю, как надо это делать правильно, поэтому пришлось импровизировать, и я просто бормотал о помощи. Кто или что мне поможет не сильно меня волновало, главное, чтобы это случилось.

И…я снова заплакал. Ну, теперь точно не буду. Всё!