Мэтью, хрустя ледком на замерзших лужах, поставил машину рядом с заслуженным, некогда бордовым автомобилем Сары. Заднее стекло украшали новые наклейки. Рядом со старой доброй «У МЕНЯ ЕЩЕ И МЕТЛА ЕСТЬ» появились «ЯЗЫЧНИЦА С ПРАВОМ ГОЛОСА» и «ВИККАНСКАЯ АРМИЯ: МЫ НЕ УЙДЕМ В НОЧЬ БЕЗМОЛВНО». Я вздохнула.

– Это мне полагается волноваться, – заметил Мэтью, выключив зажигание.

– А ты разве не волнуешься?

– Меньше, чем ты.

– Когда приезжаю домой, всегда превращаюсь в подростка. Никаких желаний, кроме телевизора и мороженого. – Я напустила на себя веселость ради него, хотя не предвидела ничего хорошего от возвращения в родные края.

– Думаю, это мы тебе обеспечим, а пока перестань притворяться, будто ничего не случилось. Меня ты не обманешь, и своих тетушек тоже.

Оставив меня в машине, он перенес к двери наш багаж, на удивление внушительный: две компьютерные сумки, мою непрезентабельную йельскую и элегантный кожаный чемодан, по виду викторианский. А также свой докторский саквояж, длинное серое пальто, мою новую парку и ящик с вином. Мэтью поступил мудро: Сара предпочитала напитки покрепче, а Эм в рот не брала алкоголя.

После этого он извлек из машины меня. Встав на крыльцо, я осторожно оперлась на правую ногу. Сквозь окошечки по бокам от красной парадной двери был виден холл. К нашему приезду в доме зажгли все лампы.

– Чую кофе, – улыбнулся мне Мэтью.

– Значит, уже встали. – Знакомая щеколда на двери открылась сразу. – Не заперто, как всегда. – Я ступила внутрь, стараясь не растерять храбрости. – Сара? Эм?

К столбику лестницы был пришпилен листок, исписанный решительным тетиным почерком:

«Решили, что вам надо побыть наедине с домом. Не спешите. Мэтью может занять бывшую комнату Эм, твоя тоже готова».

Эм приписала внизу свой постскриптум:

«Селитесь в родительской спальне».

Наверху было тихо. Все двери, даже в гостиную, стояли открытые и держались спокойно, не болтаясь на петлях.

– Хороший знак, – заметила я.

– То, что они оставили нас вдвоем?

– Нет, тишина. Дом способен выкинуть какой-нибудь номер при появлении незнакомца.

– У вас тут нечисто? – Мэтью с интересом оглядывался по сторонам.

– Ясно, что нечисто, раз мы все колдуньи. Но дело не только в этом. Дом, он… живой и реагирует на гостей по-своему. Чем больше внутри Бишопов, тем хуже себя ведет, – вот почему ушли Эм и Сара.

На периферии зрения подрагивал световой блик. У камина в гостиной сидела в незнакомом кресле-качалке моя давно усопшая бабушка – я уже не застала ее в живых. Она улыбалась мне – молодая и красивая, как на свадебной фотографии, что висела у нас на лестнице.

– Бабуля? – сказала я робко, невольно улыбнувшись в ответ.

Красавчик, а? – подмигнула она, ее голос напоминал шелест вощеной бумаги.

Да уж, согласилось еще одно привидение, просунув голову в дверь. Неживой только.

Что ж делать, Элизабет. Привыкать надо.

– Там кто-то есть, – сказал Мэтью, заглядывая в гостиную. – Я что-то чую и слышу тихие звуки, но никого не вижу.

– Призраки. – Вспомнив Ла-Пьер, я стала искать глазами отца и мать.

Их здесь нет, с грустью сказала бабушка.

Я разочарованно перевела взгляд с покойных родственниц на неживого мужа.

– Давай занесем вещи наверх – пусть дом с тобой познакомится.

Навстречу нам с душераздирающим воем вылетел угольно-черный меховой шар. Остановившись в футе от меня, он преобразился в шипящую, вздыбившуюся кошку.

– Я тоже рада тебя видеть, Табита. – Мы с тетиной кошкой питали друг к другу обоюдную неприязнь.

Табита, перестав выгибаться дугой, стала подкрадываться к Мэтью.

– С собаками вампирам как-то спокойнее, – сказал он, когда она потерлась об его ноги.

Табита, вознамерившись, видимо, изменить его мнение о семействе кошачьих в лучшую сторону, мурлыкала как заведенная.