Страсти и скорби Жозефины Богарне - Сандра Галланд (2018)

— Я слишком публично угрожала Тальену разводом. Считается, что женщины должны страдать молча. К тому же я совершила ошибку, предложив убежище молодому человеку, спасшему меня как-то ночью от бандитов. Он был ранен, но добродетельная женщина должна была бы не пускать его на порог, невзирая ни на что. А позже, плюс ко всему, разразился ужасный скандал с моим портретом, выставленным на ежегодном салоне. Законодатели вкусов потребовали, чтобы его убрали.

Я улыбнулась.

— Вы были изображены одетой?

— Никогда не выглядела целомудреннее! Нет, им не понравилось, что художник изобразил меня в тюремной камере. В приличном обществе, я так понимаю, не должно упоминаться ничего имеющего отношение к террору. Но, откровенно говоря, мне все равно.

Но я видела, что сейчас она лукавит.

Дверь распахнулась, за ней стоял ребенок в платье из складчатого муслина.

— Мама?

Малышка Термидор уже ходит и говорит!

— Ты помнишь Жозефину, свою крестную, милая?

— Да, — с сомнением в голосе произнес этот двухлетний херувим, засунув пальцы в рот.

Я протянула к ней руки. Пойдет ли она ко мне? Термидор пробежала через всю комнату и забралась ко мне на колени. Ее крошечные пальчики похлопывали меня по шее. Я посмотрела на Терезу.

— Она так прекрасна, — одними губами произнесла я. Однако, признаюсь, в этот момент я думала о том, какое будущее ждет эту кроху, если Тереза и Тальен разведутся.

Выйдя от Терезы, я велела кучеру везти меня в Люксембургский дворец. Дорога туда казалась бесконечной, мостовые были в ужасном состоянии. Повсюду — признаки нищеты. Дети в лохмотьях бежали рядом с каретой, выпрашивая подаяние, и я бросила им все монеты, какие у меня были. Худой мальчик в английской дорожной шапке, изъеденной молью, прогнал остальных палкой. Когда въезжали в ворота дворца, я отвернулась от окна: сейчас мне были противны все красоты мира привилегированных.

— Будьте прокляты, роялисты! — проверещал попугай, когда я вошла в салон. Баррас сидел в кресле у горящего камина, поглаживая свою миниатюрную борзую.

— Не вставайте, — сказала я, наклоняясь поцеловать его.

— Нет-нет, джентльмен всегда должен вставать, приветствуя даму, — ответил он, спустил Тото на подушку с кисточками, погладил собаку по голове и тяжело поднялся из кресла. — Боже праведный, мой друг, вы прекрасно выглядите, — ласково проговорил он с провансальским акцентом. — Впрочем, как и всегда.

— Ох, я вас испачкала, — заметила я, стряхивая пудру с его просторного бархатного жакета. От Барраса приятно пахло сигарами и амброй.

— Садитесь же, — сказал он.

Вокруг глаз у него появилась сеть морщинок. Казалось, он постарел за те полтора года, что я его не видела, — или, может быть, я просто раньше не замечала?

— Как поживаете? — спросила я, садясь на предложенный им стул. «Он кажется уставшим», — отметила я про себя. Уставшим от жизни. Или, скорее, от борьбы…

— Ox… — пренебрежительно махнул он рукой. — Как обычно. Мне делают новую крышу в Гробуа, в моем скромном сельском жилище. Вот это работа! — Он прочистил горло. — А теперь еще вся эта суета перед балом у Талейрана. Все слишком по-старорежимному, как говорят мои товарищи-директора, неохотно принявшие приглашения. Но они явятся в обычном платье. Мы будем выглядеть там так же неуместно, как квакеры[99] во время кулачной потасовки.

Имя Лазара так и маячило между нами — невозможно было не упомянуть его.

— Я заметила траурные венки на Сен-Рош, — сказала я наконец. — Кучер говорит, недавно была служба в честь Лазара.

— Официальная служба прошла три месяца назад, но народ не может остановиться. Стоит куда-нибудь выехать, тотчас натыкаюсь на какую-нибудь процессию, в которой несут его фигуру. — Баррас отвернулся, пытаясь, как мне показалось, овладеть собой. Я рассматривала свои руки, вертя обручальное кольцо на пальце.