Страсти и скорби Жозефины Богарне - Сандра Галланд (2018)

— Не двигайтесь, мадам! — Лизетт побрызгала лаком на мою прическу. — Выглядите превосходно, — сказала она, протягивая мне зеркало.

Я выглядела жутко! Кудри прилипли к голове, отчего казалось, что я только что попала под дождь.

Бонапарт достал часы:

— Опаздываем.

Мы поехали вчетвером: Бонапарт, Луи, Гортензия и я. Шел слабый снежок. Звон латунных колокольчиков на сбруе лошадей создавал праздничное настроение. На улице Грёнель карета остановилась. Экипажи буквально запрудили улицы — стояли до самой Сены. Гортензия протерла запотевшее окно и смотрела на улицу. Откуда взялись все эти кареты? Годами в Париже можно было видеть только обшарпанные коляски, а теперь вдруг нельзя проехать из-за элегантных ландо, фаэтонов и парных двухколесных экипажей.

В половине десятого мы въехали во двор отеля «Галифе». При входе можно было наблюдать, как на бивуаке — вокруг походного костра — толпились люди в военной форме, здесь же стояли палатки.

— Здесь воссозданы поля Италии, — объяснил Гортензии Луи, предлагая ей свою руку. — Но снега там не бывает, конечно, — добавил он, и дочка засмеялась.

Мы поднялись по лестнице, двойные двери перед нами распахнулись. Четыре швейцара подскочили к нам, чтобы взять наши плащи. Дворецкий с оперным голосом громко возвестил о нашем приезде. Музыканты перестали играть, повернувшись в нашу сторону. Все смотрели на нас. Но вот раздались крики приветствий, и грянули трубы.

Я была потрясена открывшейся передо мной картиной. Множество свечей в огромных висячих канделябрах освещали собравшихся. Сверкали украшения женщин. Человек с блестящим лбом, опираясь на трость черного дерева, пробирался к нам. Он скорее скользил, чем шел, подволакивая, как я лишь теперь сообразила, косолапые ноги. Это был Талейран, всем известный (скандально) министр иностранных дел.

Он низко поклонился Бонапарту, затем — мне, выставив как бы для благословения два пальца правой руки. Я вспомнила, что прежде он был епископом.

— Мы ждали вашего прибытия, мадам генеральша. — Только его глаза и обнаруживали признаки жизни. Всякий раз, когда они останавливались на моем муже, в них появлялось раболепное почтение. Бонапарт, не обращая на нас внимания и сцепив руки за спиной, ястребиным взглядом осматривал собравшихся.

— Я поражена красотой убранства, — сказала я Талейрану и представила Гортензию, изящно присевшую в реверансе, а затем и Луи — тот поклонился.

— Я восхищен, — промычал Талейран.

Приехал драматург Арно и застенчиво поприветствовал нас. Бонапарт схватил его за руку:

— Проведите меня по залу, Арно. Если мы заведем разговор, никто не станет ко мне приставать.

Луи вызвался проводить Гортензию в бальный зал. Неожиданно я оказалась одна с Талейраном.

— На весь этот вечер, — сообщил он мне, — я буду вашим кавалером. Разве не так это делается в Италии? — Он улыбнулся, отчего его лицо стало страшным до невозможности. Музыканты начали настраивать инструменты. — Идемте, — позвал меня Талейран, — вы должны видеть моих сварливых танцоров. Увлеченные духом равенства, они настаивали, что, раз танцуют для нас, значит, и должны иметь честь сидеть с нами за одним столом. Мы пошли по залу, публика перед нами расступалась. Я держалась на некотором расстоянии от Талейрана, чтобы ненароком не попасть ему под ноги.

— И кто оказался победителем в этом споре?

— Победитель всегда я, мадам.

Раздались первые звуки оркестра.

— О, сейчас будут играть новый танец из Германии. Кажется, он называется «вальс».

Краешек тонких губ Талейрана покривился.

— Его танцуют парами, но так как в нем мужчина и женщина должны обнять друг друга, священники, конечно, пытаются этот танец запретить.

В бальном зале толпились музыканты и танцоры; мужчины стояли позади сидевших женщин, наблюдая за происходящим. Вальсировали, кружась, пары. В нише окна я увидела Гортензию — она показывала Луи движения вальса.