Страсти и скорби Жозефины Богарне - Сандра Галланд (2018)

Теперь в его присутствии я чувствую себя старой, непривлекательной, лишенной изящества. Попрошайкой, цепляющейся за полы его мундира.

28 февраля, Париж

— Мими! — Я нашла ее в гардеробе. Все утро я обдумывала этот шаг, но продолжаю сомневаться даже сейчас.

— Никак не могу отыскать новую кружевную вуаль, шелковую, — сказала она, перебирая вещи в открытом сундуке. — Видела же ее тут недавно!

— Может, она в Мальмезоне? Или в Сен-Клу?

Теперь я и сама уже не знаю, где что. Я села на обтянутый бархатом табурет у камина.

— Интересно, до тебя не доходили какие-нибудь слухи?

Мими закрыла крышку сундука.

— Насчет чего?

Я пожала плечами.

— Да так… Насчет Бонапарта и некоей женщины.

— Слухи есть всегда.

— Например?

Она надула щеки.

— Недавно наверх посылали цветы.

— В комнату над кабинетом Бонапарта?

Мими почесала подбородок.

— Ты могла бы для меня это выяснить? Спроси Рустама, или лакея Бонапарта, или даже часового при кабинете. — Даже новый секретарь, и тот наверняка в курсе дела. — Пожалуйста, Мими!

Пускай я сыграла фальшиво, но будь я проклята, если позволю себя дурачить.

2 марта, половина третьего пополудни

— Одна молодая женщина приходит почти каждый день, около четырех часов, и… — Мими подняла руки. — Больше ничего не знаю.

3 марта

— Это та актриса, о которой все кругом говорят.

Мадемуазель Жорж. Я так и знала!

— Та девочка? — вздохнула я.

— Уже больше не девочка.

12 марта, мрачный дворец Тюильри

— Сегодня вечером у вас смазалась пудра, — заметил Бонапарт, когда я проскользнула под одеяло.

Конечно, смазалась — я плакала. Наш еженедельный ужин для более сотни приглашенных в Галерее Дианы дался мне необычайно тяжело. Разговор все время возвращался к театру, к «блестящим дарованиям» мадемуазель Жорж. Косые взгляды в мою сторону не оставляли сомнений, что все поголовно в курсе последних событий.

— Я несчастлива, Бонапарт.

Он взял свечу и скрылся в гардеробной. Когда же выходил оттуда, освещенное снизу лицо показалось призрачным.

— Не смог найти носовой платок, — сказал он, протягивая мне обычный платок из полосатой ткани. — Так в чем дело?

Уже по его тону я поняла, что муж знает ответ.

— В вашей любовной интрижке… с мадемуазель Жорж.

Он сел на край кровати. Ночной колпак съехал на сторону.

— Не смейте это отрицать, Бонапарт!

Когда мы последний раз были в театре, у мадемуазель Жорж хватило наглости выйти на сцену в моей кружевной вуали. Бонапарт сложил на груди руки:

— Почему мои развлечения должны вас интересовать? Я не собираюсь влюбляться.

— Но, Бонапарт, это неправильно…

— Это мое право!

Без даты

Клари отыскала меня в гардеробной — всю в слезах. От нежного прикосновения ее руки я только горше возрыдала. Эта не по годам мудрая женщина советует набраться терпения и подождать.

— Это лишь временно, мадам. Все пройдет. Время лечит.

«Знаю, знаю», — кивала я, но внутри все кипело. Толстая стареющая Ла Грассини одно дело, но эта хорошенькая юная актриса — совсем другое.

— Просто не обращайте внимания, таков мой вам совет. Первый консул ценит вас за то, что вы принимаете его таким, каков он есть. Он вернется к вам со временем.

Принимаю его? Я представила Бонапарта в объятиях этой девочки и заплакала от отчаяния. Представила себе ее молодое гибкое тело, такое отзывчивое и плодородное, — и вся внутренне сжалась. Я немолода и, честно сказать, боюсь, что выгляжу старше своих лет, ибо во мне уже не бушует плотская страсть. Я люблю сердцем и душой. Никаким мазям, примочкам и косметике не скрыть сухости кожи, редеющих волос и нехватки вожделения.