— Она не захотела бы остаться без него, — наконец решила я. Даже после смерти. Даже в загробном мире.

Когда все было сделано, я отпустила слуг и села рядом с телом. Свечи таяли. Ох, тетушка Дезире, как ты могла меня оставить?

28 апреля

Бонапарт раздражен. Англия вопиющим образом нарушает условия мирного договора.

— Мир оказался им невыгоден! — сказал он. — Вероломные британцы делают все, что в их силах, чтобы спровоцировать новую войну.

19 июня

— Мне предстоит вылазка на северное побережье, — сообщил сегодня утром Бонапарт.

«Разумеется», — кивнула я в ответ. Понимаю: очередные военные приготовления. Сейчас, как мне известно, возводится флот плоскодонных кораблей, которые смогут сражаться с английскими судами; с их помощью планируется вторгнуться на Британские острова.

— Я хочу, чтобы вы поехали со мной. Чего бы это ни стоило. Мне нужно произвести сильное впечатление.

— Очень хорошо, Бонапарт, — сказала я, довольная возможностью сделать ему одолжение. — Но готовы ли вы платить?

Он желает, чтобы я одевалась с роскошью, каждый вечер появлялась в новом платье, но упирается, когда дело доходит до оплаты счетов.

— Авансом! — настояла я, вытребовав деньги не только на себя, но и на мою фрейлину Клари, которая будет меня сопровождать.

— Мадам, возможно ли потратить такую сумму? — совершенно серьезно спросила меня потом Клари, ибо Бонапарт выделил ей тридцать тысяч франков.

— Не беспокойтесь, Клари. На самом деле нет ничего проще, — сказала я, начиная составлять список всего, что нам потребуется взять. Мысли же мои, должна признаться, отвлекались на то, что мы оставляем в Париже некую мадемуазель Жорж.

23 июня

Мы полностью готовы; сундуки уложены, драгоценности спрятаны в сейф, отделанный изнутри бархатом. Я подготовилась к поездке, как солдат — к сражению: платья, притирания и мази, мои боеприпасы.

Сегодня мне исполняется сорок. «Пожилая», скажут многие. Женщина в возрасте, когда рассчитывать на мужнину страсть уже не приходится. Тепло вспоминаю тетушку Дезире, соблазнительный шорох ее юбок из тафты.

«Слишком стара? Вздор!» — сказала бы она, будь жива.

«Каждая битва имеет определенную цель», — так говорит Бонапарт. Для меня цель битвы — его сердце. На севере он будет безраздельно мой.

25 июня (наверное), Амьен, хмурый день

Дорога к Амьену украшена гирляндами, улицы и площади полны: народ приветствует Бонапарта. В сердце города наша карета остановилась. Несмотря на возмущение кучера, толпа стала выпрягать наших лошадей. Бонапарт занервничал. Я и раньше знала, что среди большого скопления народа ему делается не по себе. Кто знает, что может случиться? Но вот вокруг поднялся крик, и карета покатилась вперед — медленно, ибо ее тянули люди: так они, оказывается, проявляли свой восторг. Даже у Бонапарта глаза блестели.

Воскресенье, 26 июня

Пишу это под оглушительный крик огромной толпы, собравшейся у нас под окнами. Люди кричат и кричат, так пылко, что их слова становятся сердцебиением, молитвой:

— Да здравствует Бонапарт! Да здравствует Бонапарт! Да здравствует Бонапарт!

Я наблюдаю за мужем; он стоит, неподвижный как статуя. Приветственные крики сливаются в восторженный рев. О чем он думает?

— Даже страшновато, правда? — Приходится поднимать голос, иначе он не услышит. — Кто бы мог вообразить подобное?

— Я, — с неожиданной печалью роняет он, не повернувшись.

Без даты

Бонапарту удалось убедить правительства большинства стран Северной Европы закрыть свои порты для английских товаров.

— Если бы только удалось прекратить экспорт товаров в Англию! Не поставлять, например, русскую пеньку, из которой в Англии изготавливают корабельные канаты. Без снастей, — Бонапарт указал большим пальцем вниз, — тонут даже непобедимые.

7 июля, Лилль