Мы вошли в покои Бонапарта. В камине шумело пламя, стоявшая на столе свеча давала мало света. Констант поднял фонарь и направил на кровать, где под одеялами лежал Бонапарт. Лицо у него было серым.

— Поговорите со мною, Бонапарт.

Он молча схватил мою руку и, несмотря на то что я была в пышном наряде, потащил меня в постель. По его телу прошла дрожь. Неужели это припадок падучей?

— Констант, дайте флакон.

Лакей смущенно смотрел на меня, не понимая.

— Нитрит амила, он в походном ларце.

— Жо-зе-фина! — еле выговорил Бонапарт.

Вернулся Констант.

— Две или три капли на носовой платок, — распорядилась я.

— О господи, господи… — шептал себе под нос растерявшийся лакей, однако взял себя в руки и сделал то, о чем я просила.

— Вдохните, — сказала я и поднесла платок к носу Бонапарта.

— Жозефина, я не могу жить без вас, — проговорил он, хватая ртом воздух.

— Бонапарт, так больше продолжаться не может, — будто издалека услышала я свои слова. Я прижимала его к сердцу и гладила по голове, словно ребенка, нуждавшегося в утешении.

Суббота, 2 апреля, мне грустно

Бонапарт только что уехал на юг — очень поспешно. И с соблюдением всей секретности, какой только позволяет добиться свита, разместившаяся в тридцати шести каретах. Официально объявлено, что он отправился в инспекционную поездку в Бордо, но на самом деле он хочет понять, какова ситуация в Испании.

— Я не задержусь, — сказал Бонапарт, обнимая меня. Мне предстоит приехать к нему через несколько дней.

10 апреля, дворец Бордо

Бонапарт встретил меня с распростертыми объятиями. Для него наша встреча — большое облегчение, ему нужна моя помощь на предстоящих приемах.

Я вымотана путешествием, но тем не менее буду на приеме сегодня же вечером.

24 апреля 1808 года, Париж

Ваше Величество, спешу сообщить, что королева Гортензия разрешилась мальчиком почти на месяц раньше срока. И мать, и младенец вне опасности.

Двенадцатого апреля, в среду, княгиня Каролина пригласила Вашу дочь и Пети на праздник. Несмотря на слабое здоровье, королева Гортензия решила принять приглашение (поехала, лежа в карете). Праздник был детский, присутствовало много нянь, родителей и даже важных чиновников, наблюдавших, как дети княгини Каролины качаются на люстрах и терроризируют гостей. В общем, обычный цирк… Кстати, настоящий цирк — с клоунами и танцорами на канатах, натянутых над головами у детей, — тоже был. Всякий раз, как кто-то из танцующих оскальзывался (такое случалось нередко), Гортензия стискивала мне руку. Мы обе опасались, что один из танцоров свалится на детей, и особенно беспокоились за нашего милого Пети. Я считаю, эти волнения и вызвали схватки у королевы Гортензии.

Архиканцлер де Камбасерес стоял рядом с нами и, сказавшись больным, умолял Вашу дочь разрешить ему вернуться домой, чтобы поставить пиявки.

Королева Гортензия заверила его, что он ей не нужен, что ей рожать еще не сегодня, однако через час после отъезда архиканцлера у нее начались первые боли. Очень быстро схватки усилились, и нам с большим трудом удалось доставить ее домой, где к нам вскоре присоединились акушерка и архиканцлер Комбасерес. На спине у бедного архиканцлера по-прежнему держались три пиявки (эта история вызвала в Париже немало шуток)…

Родившийся младенец был еле жив и ужасно, ужасно мал. Можете себе представить наш страх! Его выкупали в вине, обернули ватой — и он пришел в себя, но тут мы начали опасаться за королеву Гортензию, ибо ее пульс сделался неровным.

Она еще слаба, Ваше Величество, но доктор уверяет нас, что Ваша дочь вне опасности. Королева Гортензия просила меня передать Вам, чтобы Вы не возвращались в Париж. Вы нужны императору, и, поверьте мне, за Вашей дочерью хорошо ухаживают.

Пети особенно нежен в своих заботах и о матери, и о новорожденном брате.