Годы - Анни Эрно

Голосовать за или против Маасрихта[78] было делом настолько далеким от реальности, что мы чуть не забыли сходить на выборы, несмотря на настойчивые призывы группы влияния под названием «знаменитости», которые непонятно почему разбирались в данном вопросе лучше нас. Все привыкли к тому, что примелькавшиеся люди диктуют другим, как думать и как поступать. На мартовских выборах в Законодательное собрание правые, конечно, побьют левых и будут снова «сосуществовать» с Миттераном. Теперь это был изможденный человек с запавшими и лихорадочно блестящими глазами и бесцветным голосом — сидячий труп главы государства. Его признание в наличии рака и внебрачной дочери явно обозначало капитуляцию, отказ от политики, заставляло видеть в нем — помимо компромиссов и интриг — лишь жуткое воплощение «стремительно уходящего времени». Он нашел силы обозвать журналистов собаками, когда его бывший премьер-министр Береговуа пустил себе пулю в лоб на берегах Луары, но все прекрасно знали, что этот «русский» застрелился не из-за квартиры, а оттого, что отрекся от своих корней и идеалов, продался за побрякушки и готов был стерпеть что угодно, чтобы их сохранить.

Безъязыкость ширилась. Обтекаемость и расплывчатость становились модным интеллектуальным жаргоном. «Конкурентоспособность», «социальная уязвимость», «работопригодность», «адаптивные навыки» лезли из всех дыр. Нас окружала выхолощенная речь. Ее едва слушали: пульт дистанционного управления телевизора сокращал время скуки.

Общество представлялось через мелкие, в основном сексуальные темы: групповой секс, смена пола, инцест, педофилия и голая грудь на пляже — за или против? Людям подсовывали факты и поступки, зачастую никак не пересекавшиеся с их личным опытом, и, одобряя или отвергая их, они начинали считать их широко распространенным явлением, чуть ли не нормой. Откровенные признания выходили за рамки анонимных писем в рубрику психологических проблем и ночных звонков в службу секса по телефону и воплощались в тела и лица во весь экран, от которых невозможно было оторваться, удивляясь, что столько людей осмеливаются рассказывать о себе самое сокровенное тысячам зрителей, которым не терпится разузнать побольше про чужую жизнь. Социальная реальность доносилась лишь слабым шепотом, перекрываемым эйфорией рекламы, опросов и биржевых курсов — экономика на верном пути.

Их заселяли скопом в дешевый отель аэропорта Руасси или выдворяли всеми силами при помощи законов Паскуа — приезжих. Естественно, из стран третьего мира и из бывшего восточного блока. Их теперь обозначали страшным словом «нелегалы». Все разом забыли про «Руки прочь от кореша», про то, что «иммиграция — богатство Франции». Пришла пора бороться с «дикой иммиграцией», «беречь национальную однородность». Фраза Мишеля Рокара о нищете мира повторялась всеми как гениальная очевидность, и большинство понимало ее неудобовыразимый подтекст: хватит нам эмигрантов.