Еретик Жоффруа Валле - Константин Курбатов (1987)

Краска на щеках невесты стала еще ярче. А Наварра, не обращая внимания на речитатив кардинала, продолжал:

— Сейчас нам предстоит поцеловаться, родная. Перед всем Парижем. Счастливейшая минута! Я ждал ее всю жизнь.

Наварра жадно обхватил невесту и впился в ее губы своими губами. Она, задохнувшись, еле вырвалась из его объятий. Прошипела, стараясь сопроводить слова улыбкой:

— Как вы смеете?

— Моя несравненная! — просиял Наварра. — Я так безумно люблю вас! Затянувшийся на столь длительное время поцелуй чуть нарушил плавный ход бракосочетания. Кардинал Бурбонский, млея от жары, чувствовал, как у него по спине, меж лопатками, стекает пот. Екатерина испепеляла негодующим взглядом дочку, столь неприлично прильнувшую к жениху. Карл IX, любуясь делом своих рук, которое успешно продвигалось к финишу, еще величественнее отставил ногу.

Во всю мощь звенели колокола. Сопела стража, сдерживая напор толпы. Гудели над площадью голоса.

— Ловко целуются!

— Поцелуй ее еще разок, Наварра!

— Такую красавицу можно целовать, не останавливаясь!

Великолепно началась на площади перед собором Нотр Дам свадьба, которой суждено было стать свадьбой века. Но все испортила ее концовка. Когда пышная процессия потянулась в собор, Генрих Наваррский и его единоверцы демонстративно отказались от причастия.

— Мы тверды в своей вере! — сказали гугеноты.

— В день бракосочетания Наварра мог бы пойти и на уступки, — возроптали католики.

И торжество несколько померкло. Впрочем, чего можно было ожидать от свадьбы, которую назначили на понедельник. Давно известно: великий грех — играть свадьбы по понедельникам.

V. ЗАПОЗДАВШИЙ ВЫСТРЕЛ

Откликнулся грех через четыре дня. Лувр еще от всей души гулял, пил и веселился, отмечая выдающееся событие, а небо над Парижем уже затягивало мрачными тучами.

Грандиозный помост перед вратами собора Нотр Дам разобрать пока не успели. Зеленую материю с него сняли, а сооружение до времени оставили. И под уютной крышей, правда не спасающей от дождя, обосновались бродяги и нищие, бандиты и воры, веселые женщины и бездомные подростки. Пусть сквозь щели меж досок светит луна, но за жилье, да еще в самом центре города, не требуют уплаты. Охапка соломы служила постелью. Бочка из-под свадебного вина — столом. А небольшой костерок давал тепло ночью и служил очагом для приготовления пищи днем. Как ни щедро накормил добрый король Карл IX парижский люд на веселой свадьбе, ненасытное нутро на другой же день снова просило пить и есть.

— Так чего Наварра не пошел к причастию? — рассуждали под помостом свободомыслящие философы.

— Потому как на каждого задарма не напасешься хлеба, — отвечали самые мудрые.

— Много я сожрал, причащаясь, того хлеба!

— Ты немного, да другой немного. Получается цельный воз.

— Да там жратвы — воробью на завтрак.

— Хоть и крохи, а все равно бесплатно нельзя. Наварра из-за того хлеба и войну с нашим королем затеял.

— Во жмот!

— Все они, гугеноты, такие.

— Бить их нужно, паразитов. Давить, как вшей.

— Давить! — дружно соглашались обитатели свадебного сооружения, досконально докопавшиеся до причин разногласий между католиками и гугенотами.

В то обычное и ничем не примечательное утро, ровно через четыре дня после свадьбы, 22 августа 1572 года, обитатели деревянного помоста вдруг ни с того ни с сего заговорили, что фортуне пришел конец и помост не сегодня завтра начнут разбирать.

Началось с того, что в дальнем углу стала подвывать женщина. Сердобольные бабки пояснили, что женщина рожает. Когда она перестала выть, они, крестясь, сообщили, что родился мертвый мальчик. В пятницу, да еще мертвый младенец — тут явно клонило не к добру. Как оно вскоре и вышло.