Нож - Ю. Несбё (2019)

Бьёрн Хольм смотрел на Харри, на его открывающийся и закрывающийся рот, слышал слова, но смысл их не доходил до него. Подобное ощущение возникает, когда, сильно выпив, смотришь кино или когда находишься под водой. Да, все было по-настоящему, но словно бы проходило через какой-то фильтр, и Бьёрну казалось: все это его не касается. Больше не касается.

Он знал это с того самого момента, как услышал в телефонной трубке голос воскресшего Харри. Понял, что его раскрыли. И испытал облегчение. Да, именно так. Потому что если для Харри пыткой было подозревать, что он убил Ракель, то для Бьёрна все происходящее было сущим адом: ведь он не просто подозревал, а знал наверняка. И он помнил убийство до мельчайших деталей и переживал его заново каждую секунду, безостановочно, как монотонный стук бас-барабана в висок. И от каждого чертова удара в очередной раз испытывал потрясение: «Нет, это не сон, я действительно сделал это! Я сделал то, о чем мечтал, что планировал, что, как я был уверен, приведет в равновесие мир, сошедший с ума. Убил женщину, которую Харри Холе любил больше всех на свете, как сам Харри уничтожил то единственное, что было дорого мне самому».

Разумеется, Бьёрн знал, что Катрина раньше была увлечена Харри, ее влюбленность сразу бросалась в глаза. Да она и сама этого не отрицала, но утверждала, что они с Харри никогда не были близки и даже ни разу не целовались. И Бьёрн верил ей. Почему? В силу собственной наивности? Возможно. Но прежде всего потому, что хотел верить Катрине. В любом случае все это осталось в далеком прошлом, теперь она вместе с Бьёрном. Как он думал.

Когда у него впервые возникли подозрения?

Наверное, в тот момент, когда Бьёрн предложил Катрине пригласить Харри в крестные их сына, а она внезапно отказалась, причем не могла дать этому разумного объяснения, только говорила, что Харри – человек нестабильный, непредсказуемый и она не хочет, чтобы он каким-либо образом участвовал в воспитании Герта. Как будто бы приглашение стать крестным – это не просто жест со стороны родителей по отношению к другу или родственнику. У нее и родственников-то почти не имелось, а Харри был одним из их немногих общих друзей.

Но Харри с Ракелью все-таки пришли на крестины как обычные гости. И Харри вел себя как всегда: стоял в углу, не слишком любезно здоровался с теми, кто подходил к нему, периодически смотрел на часы и на охотно болтающую Ракель и каждые полчаса сигнализировал молодому отцу, что пошел покурить. Подозрения Бьёрна усилило поведение Ракели. Он заметил, как ее буквально передернуло при виде ребенка, услышал дрожь в ее голосе, когда она говорила родителям дежурные слова о том, какое прекрасное чадо они произвели на свет. И в особенности как исказилось болью ее лицо, когда Катрина дала ей подержать сынишку, пока сама занималась другими делами. Он отметил, что Ракель повернулась к Харри спиной, чтобы он не видел ни ее лица, ни лица малыша.

Через три недели Бьёрн узнал все наверняка.

Он воспользовался простой ватной палочкой, чтобы взять слюну изо рта ребенка, отправил ее в Институт судебной медицины, не уточняя, к какому делу она относится, написал только, что это обычный тест на ДНК в деле об установлении отцовства, результаты которого не подлежат разглашению. Хольм находился в офисе криминалистической лаборатории в Брюне, когда пришел ответ: он абсолютно точно не является отцом Герта. Но женщина, с которой Бьёрн говорил, та новенькая румынка, сказала, что ДНК совпала с другим человеком из их базы. Отцом был Харри Холе.

Ракель знала это; разумеется, и Катрина тоже знала правду. Как и Харри. Хотя не исключено, что сам Харри был не в курсе. Он плохой актер, так что вряд ли бы сумел убедительно изображать неведение. Но какая разница, все равно Харри предал Бьёрна. А ведь тот считал его своим другом.

Трое против него. Из этих троих Бьёрн не мог жить только без одной лишь Катрины.

Могла ли Катрина жить без него?

Конечно.