Смерть Ахиллеса - Борис Акунин (2000)

Эраст Петрович решил пройтись до Покровки пешком. Ах, до чего же хороша была Москва после дождя. Свежесть, розовый флер занимающегося дня, тишина. Если умирать – то только в такое божественное утро, подумал коллежский асессор и тут же отругал себя за склонность к мелодраматизму. Прогулочным шагом, насвистывая, вышел на Лубянскую площадь, где у фонтана поили лошадей извозчики. Свернул на Солянку, блаженно вдохнул аромат свежего хлеба, донесшийся из открытых окон полуподвальной пекарни.

А вот и нужный поворот. Дома стали победнее, тротуар поуже, а на самом подходе к «Троице» пейзаж и вовсе утратил идилличность: на мостовой лужи, покосившиеся заборы, облупленные стены. Полицейского кордона при всей своей наблюдательности Эраст Петрович не заметил и очень этому порадовался.

У входа во двор посмотрел на часы – без пяти шесть. Самое время. Деревянные ворота, на них покосившаяся вывеска «Троицкое подворье». Постройки сплошь одноэтажные, каждый нумер с отдельным входом. Вон первый, второй, третий, четвертый, пятый, шестой. Седьмой нумер, надо полагать, налево, за углом.

Только бы Клонов не начал стрелять сразу, не вступая в разговоры. Надо заготовить какую-нибудь фразу, которая собьет с толку. Например: «Поклон от мадемуазель Ванды». Или незамысловатей: «Известно ли вам, что Соболев на самом деле жив?» Лишь бы не упустить инициативу. А дальше по наитию. Надежная тяжесть «герсталя» оттягивала карман.

Эраст Петрович решительно повернул в ворота. Дворник в грязном фартуке лениво возил метлой по луже. На изящного господина посмотрел исподлобья, и Эраст Петрович ему незаметно подмигнул. Убедительный дворник, ничего не скажешь. У ворот сидел еще один агент – изображал пьяного: храпел, надвинув картуз на лицо. Тоже неплохо. Фандорин оглянулся назад и увидел, как по улице семенит пузатая бабенка в надвинутом на самые глаза ковровом платке и бесформенном балахоне. Ну уж это слишком, покачал головой коллежский асессор. Фарсом попахивает.

Седьмой нумер и в самом деле оказался первым за поворотом, во внутреннем дворе. Низенькое, в две ступени крылечко. На двери белой масляной краской намалевано «№ 7».

Эраст Петрович остановился, вдохнул воздух полной грудью, выдохнул мелкими, равномерными толчками.

Поднял руку и негромко постучал.

Два раза, три, потом еще два.

Часть вторая

Ахимас

Скировск

1

Отца звали Пелеф, что на древнееврейском означает «бегство». В год его рождения «христовых братьев», проживших в Моравии две сотни лет, постигла беда. Император отменил привилегию, освобождавшую общину от военной службы, потому что начал большую войну с другим императором и ему было нужно много солдат.

Община снялась в одну ночь, бросив землю и дома. Переехала в Пруссию. «Христовым братьям» было все равно, что не поделили императоры – строгая вера запрещала служить земным владыкам, приносить им присягу на верность, брать в руки оружие и носить мундир с гербовыми пуговицами, которые суть оттиски с печати Сатаны. Поэтому на своих длинных коричневых камзолах, покрой которых за два с лишним столетия почти не изменился, братья пуговиц не носили – признавали только завязки.

В Пруссии жили единоверцы. Когда-то, давным-давно, они прибыли сюда, тоже спасаясь бегством от Антихриста. Король дал им землю в вечное владение и освободил от военной службы с условием, что они осушат бескрайние прусские болота. С непроходимой трясиной братья сражались два поколения, а на третье победили ее и зажили на богатых перегноем землях сытно и привольно. Единоверцев из Моравии приняли радушно, поделились всем, что имели, и стали жить вместе хорошо, спокойно.