Спаси меня - Мона Кастен (2019)

– Как будто прощение достигается по щелчку пальцев, а стремиться надо только к забвению. Но не все следует прощать. Если поступок действительно подлый, это не так просто отпустить.

– Я тоже так считаю, – согласилась Руби. – Если прощаешь слишком быстро, это значит, что сам себя не воспринимаешь всерьез и легко отодвигаешь в сторону собственную боль. Это разрушительное поведение. Требуется время, чтобы узнать, когда следует отпустить ситуацию – это верно, но если рассматриваешь решение простить лишь как простое средство для достижения своих целей, то оно ложно.

– Может, здесь следовало бы различать здоровое прощение и нездоровое, – вставила Лидия, и Руби кивнула. – Нездоровое прощение приходит быстро и может послужить поводом при подходящих условиях снова плохо с тобой обойтись. Но здоровое прощение достигается только при зрелом рассуждении. В этом случае ты уважаешь себя достаточно, чтобы не допустить плохого обращения повторно.

– Прощение, однако, не то же самое, что примирение, – сказал Рэн, сидящий рядом с Лидией. Я наклонился вперед, чтобы посмотреть на него. Он держал обе руки за головой. – Если изначальное значение прощения – это избавление от гнева, такое прощение задумано скорее для жертвы, чем для обидчика, то есть обиженный вправе сам определять, в каком масштабе он или она прощает.

– Но бывают непростительные поступки. – Кеш говорил тихо. Все повернулись к нему, но он скрестил на груди руки, и, кажется, это было все, что он хотел сказать.

– Ты мог бы ответить более развернуто, Кешав? – дружелюбно спросила Пиппа.

– Я имею в виду убийство или что-то в этом роде; я считаю нормальным, когда близкие жертвы не прощают. То есть с чего бы им прощать?

У меня зачесался затылок, я едва заметно посмотрел на Руби. Наши взгляды встретились, и зуд в затылке усилился. Нас разделяли два стола и проход между ними, но мне хотелось перепрыгнуть это расстояние и еще раз поцеловать ее.

– Но и это зависит от индивидуальных представлений. У каждого свой порог – более высокий или более низкий – того, что он рассматривает как непростительное, – заметила Лидия.

Кеш ответил еще что-то, но я больше не слушал. Во взгляде Руби я увидел нестерпимые переживания. То, что я ей сказал, для нее непростительно. Ее губы сжались в узкую полоску, а под глазами лежали темные круги, которыми она наверняка обязана мне. Она никогда не простит предательства, и хотя было ясно, что у нас с ней нет будущего, до меня только в этот момент дошло, что это, собственно, значит. Я никогда не смогу с ней заговорить, поцеловать ее.

Это осознание потрясло до глубины души. Как будто передо мной разверзлась глубокая черная пропасть, в которую я падаю, падаю и падаю.

Я изо всех сил старался восстановить глубокое и спокойное дыхание, пока остаток дискуссии проходил мимо меня. Как и всё вокруг.

25

Руби

Раньше я любила мечтать. В моих мечтах невозможное становилось возможным. Я могла летать, а иногда даже представлять, как поступаю в Оксфорд и езжу по миру в должности посла. В большинстве случаев мечты были живыми и действовали на меня так, что на следующий день я шла в школу замотивированной и пыталась получить за задание больше возможных ста баллов.

Теперь я ненавижу мечты. Джеймс в большинстве из них играет главную роль, и я хочу только одного: чтобы это прекратилось. Я просыпаюсь среди ночи – не от кошмаров, а от пульсации между ног, оттого что снилось, как он обнимал и целовал меня. Мне снится, что Джеймс опять предлагает интим в обмен на мое молчание, но только на сей раз он не останавливается на том, чтобы расстегнуть рубашку. Мне снится, как он вводит меня в мир, в котором не вычеркивает из своей жизни.