Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер (2014)

— Я не со всеми знаком, мистер Гольдман. Да и живу я затворником, знаете ли. Неужели это все правда? Про Гарри Квеберта и Нолу? И что он написал эту книгу для нее? Что значит эта книга, мистер Гольдман?

— Буду с вами откровенен: думаю, ваша дочь любила Гарри, и притом взаимно. В книге рассказывается о невозможной любви между двоими, принадлежащими к разным классам общества.

— Я знаю, — воскликнул он. — Я знаю! Так что же, выходит, Квеберт, чтобы придать себе весу, заменил «извращение» на «классы общества» и продал миллионы экземпляров своей книжки? Книжки, в которой рассказаны непристойные истории о моей дочери, о моей малышке Ноле, и которую вся Америка читала и превозносила тридцать лет!

Преподобный Келлерган вспылил; последние слова он произнес с такой яростью, какую я никак не ожидал встретить в этом хрупком с виду человеке. С минуту он молча ходил взад-вперед по комнате, словно пытаясь выпустить гнев. На заднем плане по-прежнему истошно орала музыка. Я сказал:

— Гарри Квеберт не убивал Нолу.

— Как вы можете быть уверены?

— Никогда ни в чем нельзя быть уверенным, мистер Келлерган. Поэтому-то жизнь иногда такая сложная.

Он поморщился:

— Что вы хотите узнать, мистер Гольдман? Если вы здесь, значит, у вас есть ко мне вопросы?

— Я пытаюсь понять, что могло произойти. В тот вечер, когда пропала ваша дочь, вы ничего не слышали?

— Ничего.

— Кто-то из соседей тогда утверждал, что слышал крики.

— Крики? Не было никаких криков. В этом доме никогда никто не кричал. Да и с чего бы кому-то кричать? В тот день после обеда я работал в гараже. Когда пробило семь, я начал готовить ужин. Я пошел позвать ее, чтобы она мне помогла, но в комнате ее не было. Сначала я подумал, что она, наверно, пошла пройтись, хотя это было не в ее привычках. Я немного подождал, но потом начал волноваться и решил обойти квартал. Не успел я пройти и сотни метров, как наткнулся на целую толпу: сбежались все соседи, говорили, что в Сайд-Крик видели окровавленную молодую женщину, что со всего округа прибывают полицейские машины и оцепляют окрестности. Я кинулся в первый же дом, позвонить в полицию, сказать, что это может быть Нола… Ее комната была на первом этаже, мистер Гольдман. Тридцать с лишним лет я спрашивал себя, что случилось с моей дочерью. И еще говорил себе, что если бы у меня были другие дети, я бы их отправил спать на чердак. Но других детей у меня нет.

— Тем летом, когда она исчезла, вы не замечали ничего странного в ее поведении?

— Нет. Теперь уже не знаю. Не думаю. Я сам себе часто задаю этот вопрос и не могу на него ответить.

Тем не менее он вспомнил, что в то лето, в самом начале каникул, Нола иногда казалась очень грустной, но он списал это на переходный возраст. Потом я попросил разрешения посмотреть комнату его дочери; он проводил меня, словно хранитель музея, и строго велел ничего не трогать. После исчезновения Нолы он оставил ее комнату такой, какая она была. Все было на месте: кровать, этажерка с куклами, маленький книжный шкаф, парта с разбросанными ручками, длинной железной линейкой и пожелтевшими листками бумаги. Бумага была почтовая, та самая, на которой она написала записку Гарри. Отец заметил, что меня она заинтересовала:

— Она покупала эту бумагу в канцелярском магазине в Монберри. Она ее обожала, всегда носила с собой, писала на ней заметки, записки. Эта бумага была она сама. У нее всегда было несколько блоков в запасе.

Еще в углу комнаты стоял портативный «ремингтон».

— Это была ее машинка? — спросил я.

— Моя. Но она тоже ею пользовалась. В то лето, когда она исчезла, она брала ее очень часто. Говорила, что ей надо напечатать важные документы. Довольно часто она даже уносила ее из дому. Я предлагал ее подвезти, но она всегда отказывалась. Уходила пешком, волоча ее за ручку.

— Значит, в комнате с тех пор ничего не изменилось?