Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер (2014)

— Гарри… — Пинкас на миг запнулся. — Не обижайтесь, но я говорил с одним своим другом, он живет в Нью-Йорке…

— И что?

— Он сказал, что первый раз о вас слышит.

— Не все же меня знают… Знаете, сколько народу живет в Нью-Йорке?

Пинкас улыбнулся, показывая, что говорит без задней мысли:

— По-моему, вас никто не знает, Гарри. Я связался с издательством, выпустившим вашу книгу… Хотел заказать еще экземпляры… Я не знал, что это за издатель, думал, это я невежда… Пока не обнаружил, что это типография в Бруклине… Я им звонил, Гарри… Вы напечатали книгу за свой счет…

Гарри, покраснев, опустил голову.

— Значит, вы все знаете, — прошептал он.

— Что я такого знаю?

— Что я самозванец.

Пинкас дружески положил руку ему на плечо.

— Самозванец? Еще чего! Не говорите глупости! Я читал вашу книжку, мне очень понравилось! Потому и хотел заказать еще. Великолепная книга, Гарри! Разве обязательно быть знаменитым, чтобы быть хорошим писателем? У вас огромный талант, я уверен, что скоро вы будете известны всем. Кто знает, может, та книга, которую вы пишете, будет шедевром.

— А если не получится?

— У вас получится. Я знаю.

— Спасибо, Эрни.

— Не благодарите, это чистая правда. И не волнуйтесь, я никому ничего не скажу. Это останется между нами.

Воскресенье, 6 июля 1975 года

Ровно в три часа дня Тамара Куинн водворила мужа на крыльцо — в костюме, с бокалом шампанского в руке и с сигарой во рту.

— Только не двигайся! — строго приказала она.

— Но у меня рубашка колется, Котеночек.

— Замолчи, Боббо! Это очень дорогие рубашки, а дорогие вещи не колются.

Котеночек купила новые рубашки в одном из центральных магазинов Конкорда.

— Почему мне больше нельзя надевать мои другие рубашки?

— Я же тебе сказала: я не хочу, чтобы ты надевал свое старое мерзкое тряпье, когда к нам придет великий писатель!

— И мне не нравится вкус сигары…

— Другой стороной, бестолочь! Ты ее не тем концом в рот сунул. Не видишь, что ли, у головки кольцо?

— Я думал, это колпачок.

— Ты совсем ничего не смыслишь в шикоте?

— В шикоте?

— Это все то, что высший шик.

— Не знал, что так говорят, — шикота.

— Да потому что ты ничего не знаешь, бедный мой Боббо. Гарри должен появиться через пятнадцать минут, постарайся быть на высоте. И произвести на него впечатление.

— И что мне делать?

— Кури сигару с задумчивым видом. Как крупный делец. А когда он заговорит с тобой, отвечай с видом превосходства.

— А это как — с видом превосходства?

— Отличный вопрос. Раз уж ты глуп и вообще ничего не знаешь, надо вести себя уклончиво и отвечать вопросом на вопрос. Если он тебя спросит: «Вы были за или против войны во Вьетнаме?» — отвечай: «Раз вы задаете такой вопрос, значит, у вас есть на этот счет четкое мнение?» И тут — оп! — наливаешь ему шампанского. Это называется «отвлечь внимание».

— Хорошо, Котеночек.

— Не подведи меня.

— Хорошо, Котеночек.

Тамара пошла обратно в дом, и раздосадованный Роберт уселся в плетеное кресло. Ему был противен этот Гарри Квеберт, этот якобы несравненный писатель, который, по всему судя, был прежде всего несравненным кривлякой. И ему противно было смотреть на жену, устраивающую вокруг него брачные танцы. Он слушался только потому, что она обещала: сегодня вечером он сможет быть ее Робертом-Поросеночком и даже спать в ее комнате — у супругов Куинн были разные спальни. Обычно она раз в три-четыре месяца соглашалась на половой акт, чаще всего после долгих слезных уговоров, но права спать с ней он был лишен уже давно.

В доме, на втором этаже, Дженни кончила наряжаться: на ней было длинное, широкое вечернее платье с пышными плечиками и фальшивое ожерелье; на пальцах несколько лишних колец, на губах слишком много помады. Тамара поправила дочери платье и улыбнулась: