Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер (2014)

Она схватила Нолу за руку и потащила в ее комнату. Заставила раздеться и смотрела, как та дрожит от страха в нижнем белье.

— Ты почему носишь лифчик?

— Потому что у меня грудь, мама.

— У тебя не должно быть груди! Ты еще слишком маленькая! Сними лифчик и подойди сюда!

Нола сняла лифчик и, голая, приблизилась к матери. Та взяла с ее парты железную линейку и, оглядев дочь с головы до ног, замахнулась и ударила линейкой по ее соскам. Била с силой, долго, и когда та корчилась от боли, приказывала ей стоять смирно, а то получит еще. Избивая дочь, Луиза повторяла: «Нельзя лгать матери. Нельзя быть гадкой девочкой, понятно? Хватит считать меня дурой!» Из гаража доносился джаз, звучавший на полную мощность.

У Нолы хватило сил пойти в «Кларкс» только потому, что она знала: там будет Гарри. Он единственный давал ей силы жить, и она хотела жить для него. Но он не пришел. В расстройстве и смятении она все утро проплакала, спрятавшись в туалете. Поднимала блузу, смотрела в зеркало на свои истерзанные груди: они были все в синяках. И она говорила себе, что мать права: она гадкая уродина, потому-то Гарри и не хочет больше ее видеть.

Внезапно в дверь постучали. Это была Дженни:

— Нола, ты что там делаешь? В ресторане битком! Иди к клиентам!

Нола в панике открыла дверь: наверно, Дженни вызвали другие официантки и нажаловались, что она просидела все утро в туалете. Но Дженни зашла в «Кларкс» случайно. Вернее, в надежде застать Гарри. А войдя, обнаружила, что обслуживание застопорилось.

— Ты плакала? — спросила Дженни, увидев несчастное лицо Нолы.

— Я… Я плохо себя чувствую.

— Умойся и выходи в зал. Я тебе помогу, пока наплыв. На кухне паника.

После полудня, когда в ресторане вновь воцарился покой, Дженни налила Ноле лимонаду, чтобы ее утешить.

— Выпей, — ласково сказала она, — тебе станет лучше.

— Спасибо. Ты скажешь своей маме, что я сегодня плохо работала?

— Не волнуйся, не скажу. У всех бывают минуты уныния. Что у тебя случилось?

— Несчастная любовь.

Дженни улыбнулась:

— Да ладно, ты еще такая юная! Как-нибудь встретишь хорошего человека.

— Не знаю…

— Ну-ну, перестань. Улыбайся жизни! Вот увидишь, все придет. Представь, совсем недавно я была в таком же положении, как и ты. Чувствовала себя несчастной и одинокой. А потом в город приехал Гарри…

— Гарри? Гарри Квеберт?

— Да! Он такой замечательный! Послушай… Все еще неофициально, я не должна тебе говорить, но мы же все-таки подружки, правда? И я так счастлива, что могу кому-то сказать: Гарри меня любит. Он любит меня! Он пишет про меня тексты о любви. Вчера вечером он возил меня в Конкорд на праздник в честь Дня независимости. Это было так романтично!

— Вчера вечером? Разве он там был не со своим издателем?

— Говорю тебе, он был со мной! Мы смотрели фейерверк над рекой, это было чудесно!

— Значит, Гарри и ты… Вы… Вы вместе?

— Да! О, Нола, ведь ты рада за меня, да? Только никому не говори. Не хочу, чтобы все знали. Ты же знаешь, каковы люди: сразу начинают завидовать.

Нола почувствовала, как у нее сжалось сердце; ей вдруг стало так больно, что захотелось умереть: значит, Гарри любит другую. Любит эту Дженни Куинн. Все кончено, он больше ее не хочет. Он даже нашел, кем ее заменить. Голова у нее шла кругом.

В шесть часов, закончив смену, она ненадолго зашла домой, а потом отправилась в Гусиную бухту. Машины Гарри на месте не было. Куда он мог уехать? С Дженни? От одной этой мысли ей стало еще больнее; она изо всех сил сдерживала слезы. Поднялась на несколько ступенек, ведущих под маркизу, вынула из кармана конверт и засунула в дверной проем. В конверте лежали две фотографии, сделанные в Рокленде: на одной — стая чаек на берегу моря, на другой — они вдвоем во время их пикника. И еще там было короткое письмо, несколько строк, написанных на ее любимой бумаге:

Милый Гарри!