Последняя рукопись - Франк Тилье (2019)

Лин слушала. Жюлиану достало смелости сформулировать и выразить то, о чем она думала в течение долгих дней.

– Сыщики в конечном счете наткнутся на имя Джордано. Они уже приходили сюда, в наш дом, и еще вернутся. Стоит открыть дверь, Колен Бершерон уже тут как тут… Да вдобавок… от отца нет никаких известий…

Молчание. Отсутствие. Тепло ладони пропало. На долгие десять секунд Жюлиан замер, прежде чем продолжить разговор:

– …Завтра полиция начнет его поиски – так мне сказали. Полицейские будут повсюду. Джордано уже отнял у нас дочь. Я против того, чтобы он отнял у нас свободу. Это не то, как если бы он был невиновен или у нас еще оставались бы сомнения. При наличии его татуировки никакая память не нужна: у нас есть доказательство, что он причастен, что он причинил зло нашей девочке. Надо ли нам что-то еще?

– Вместо того чтобы рассказать, что он сделал, он предпочитает молчать… Если бы он был невиновен… он реагировал бы по-другому.

– Вот именно. Если мы хотим сохранить шанс выпутаться из всего этого, выбора у нас нет. Чем дольше мы будем тянуть, тем сложнее нам будет.

В полумраке Лин различила, что он смотрит на свои раскрытые ладони.

– Я чувствую, что готов это сделать.

Лин подтянула колени к груди. Она думала про Mistik, про видео, в котором молодая женщина позволяла калечить себя, про отчет Бартоломеуса. Работая над «Последней рукописью», она представляла себя на месте своей героини, убивающей Арпажона. В воображении она прожила каждый этап, испытала, кажется, все, что можно испытать в подобной ситуации. Как будто это она сама задушила человека подушкой, запаковала его тело в пластиковый пакет, а потом поехала куда-то, чтобы избавиться от него, спрятав под землей, в лесу или под водой. Но тут совсем другое дело. Лин не сводила глаз с Джордано. Несмотря на то что он сделал, он оставался человеком из плоти и крови. Человеком.

– Я… Я бы предпочла подождать еще немного. Несколько дней, – может, к тебе вернется память, а может, он заговорит.

– Ты прекрасно знаешь, что нет. И потом, даже если память ко мне вернется, что это меняет? Бежать от рока бессмысленно.

– Пожалуйста, подождем еще чуть-чуть. Всего день-два. Завтра я уеду. Мне надо проверить еще одну вещь.

– Что?

– Расскажу, если все получится. Пока у меня нет полной уверенности, но это след, которым я не могу пренебречь. Я хочу дойти до конца, прежде чем… принять какое-нибудь решение.

– Почему ты не хочешь мне рассказать? Я мог бы помочь тебе, я…

– Мне могли бы помочь только твои воспоминания.

– Как хочешь.

Их окутала тишина – тишина, которая скорее оглушала, нежели успокаивала. Лин ощущала, как в висках стучит кровь. Конечно же, Жюлиан прав: бесполезно пытаться отдалить то, что предначертано судьбой, следует поскорее решиться. Джордано не заслужил никакого суда. На долю секунды она увидела его на свободе, а их с Жюлианом – за решеткой. Чем дольше они будут медлить, тем вероятнее такое развитие событий.

В ту ночь после Рождества она так и пролежала с закрытыми глазами, неспособная размышлять, а уж тем более уснуть. В воображении мелькали лица. Мозг ее много раз отключался, всемогущий сон подхватывал ее, но тут же отступал. Ей представлялись разные образы. Облака в форме тещиного языка, искаженные мукой рты в складках песчаных дюн, обломанные о жестяной кузов ногти.

Когда новая волна сна обволакивала Лин, заключая ее в свой теплый кокон, какой-то шум коснулся ее ушной раковины, поднялся по слуховому каналу и, будучи проанализирован корой головного мозга, был признан анормальным, то есть опасным.

Ее глаза мгновенно открылись. Электронный будильник показывал 3:22. Лин задержала дыхание. Жюлиан мирно спал рядом. Может, ей приснилось? Или это ветер? Нет, она отчетливо слышала, как снаружи хлопнула автомобильная дверца. Тут она вспомнила, что не включила сигнализацию, и даже задумалась, заперта ли на ключ входная дверь.