Последняя рукопись - Франк Тилье (2019)

– Что-то типа того, да. В таком случае очень вероятно, что через какое-то время судья по делам несовершеннолетних даст тебе новое имя. Новые документы, новое гражданское состояние, новую дату рождения. Тебя поместят в приемную семью, где ты будешь расти, как будто это твои настоящие родители, где ты выстроишь себе личность, которая уничтожит ту, что еще присутствует в твоей памяти. Именно так Люк Тома сфабриковал себе новую жизнь и совершенно пропал с экранов радаров.

Вик отбросил ручку, которую нервно грыз.

– Странная история. Вроде Мориарти где-то рядом, но каждый раз, когда нам кажется, что мы вот-вот схватим его, он ускользает из рук. Мы точно знаем, кто он, нам известен его возраст, место, где он вырос, мы располагаем даже его генетическим кодом, но у него нет ни лица, ни личности.

Он взглянул на часы, подхватил куртку и попрощался с напарником. Вадим удивился:

– Уже?

– Что бы ты ни думал, у меня тоже есть своя жизнь…

Спустя полчаса он входил в больничную палату Аполлины в сопровождении медсестры, которая осторожно прикрыла за ними дверь. Девушка, со всех сторон подключенная к аппаратам и капельницам, спала. Запястья перетягивали свежие бинты. На стуле сгорбился ее отец. Он молча встал.

Вик протянул ему руку:

– Мсье Рина… Я один из тех полицейских, которые обнаружили вашу дочь. Как она?

Отец не пожал протянутую ему руку.

– Как она?! Два месяца… Два месяца она находилась взаперти с психом, который отрезал ей руки, и вы спрашиваете, как она?

Его лицо приобрело злое выражение.

– Знаете что? Вчера я позвонил вашим коллегам в комиссариат Аннеси. Тип, который ведет это дело… представьте, он оказался в отпуске. В отпуске, вы понимаете? – Он не отводил остановившегося взгляда от кровати. – Она была в плену у худшего из психопатов, а вы в это время продолжали смеяться, развлекаться, ходить в кино. Я догадываюсь, что все это совершенно не мешало вам жить, и не упрекаю вас лично.

– Послушайте, я…

– Она мертва. В своем сознании она мертва. Она просыпается с воплями, в полнейшем мраке. Она не понимает, почему больше не чувствует своих рук. Она теперь не переносит, когда к ней приближаются, гладят ее. Мы даже не знаем, осознает ли она наше присутствие.

Рукавом свитера он вытер слезу. Он был на грани нервного срыва.

– Ее мать уже несколько недель не встает с постели, она напичкана транквилизаторами, она стала хуже, чем зомби. Наша семья этого не перенесет. Как теперь будет жить наша девочка? Скажите мне, что с ней будет?

Вик посмотрел на Аполлину. Ему бы тоже хотелось погладить ее по голове, по волосам, но он понимал отца. Он так хорошо понимал его…

– Вы должны знать, что мы сделали все, что было в…

– Да, я знаю. Но уйдите отсюда. И больше не приходите.

Вик опустил голову и развернулся, чтобы уйти. Когда он переступал порог, у него за спиной раздался голос:

– У вас есть дочь?

Вик остановился:

– Да. Ее зовут Корали. Она почти ровесница Аполлины.

Отец сжал челюсти.

– В таком случае желаю вам, чтобы с вами однажды это тоже произошло. Тогда бы вы лучше поняли, что мы испытываем. Вы можете находиться здесь, демонстрировать ваше поддельное сострадание, но вам чужда человеческая скорбь.

Ничего не видя перед собой, Вик спустился по лестнице. Отец Аполлины прав. Как можно понять то, чего сам не пережил? Он очень скучает по Корали, буквально болеет от тоски по ней, но ведь она жива! Тогда как прочувствовать горе тех, кто все потерял?