Последнее выражение было адресовано агентам, которые убрали оружие и дисциплинированно потянулись к выходу.

Замыкал шествие Мыльников. У порога он обернулся, с улыбкой погрозил молодым людям пальцем, статскому советнику учтиво поклонился и был таков.

С полминуты в гостиной было тихо, только тикали настенные часы. Потом студент с разбитой бровью вскочил и опрометью кинулся к дверям. Остальные столь же стремительно, не прощаясь, бросились следом.

Еще через полминуты в комнате остались трое: Фандорин, Ларионов и вспыльчивая барышня.

Дочь банкира в упор рассматривала Эраста Петровича дерзкими, живыми глазами, полные губы, не вполне уместные на худеньком личике, раскоромыслились в язвительной усмешке.

— Это у вас инсценировка такая? — поинтересовалась мадемуазель Литвинова и с деланным восхищением покачала стриженой головкой. — Изобретательно. И сыграно виртуозно, просто театр Корша. Что по вашей пьесе должно последовать дальше? Благодарная девица падает на грудь прекрасному спасителю и, орошая слезами его крахмальную сорочку, клянется в вечной преданности? А потом пишет вам доносы на своих товарищей, да?

Эраст Петрович отметил, что — поразительная вещь — короткая прическа барышню вовсе не портит, а напротив, очень идет к ее мальчишескому лицу.

— Неужто вы в самом деле намеревались стрелять? — спросил он. — Глупо. Из такой б-безделушки (он показал тростью на валявшийся револьверчик) Бурляева вы все равно не убили бы, а вот вас наверняка растерзали бы на месте. Мало того…

— Я не боюсь! — перебила его экспансивная девица. — Пусть растерзали бы. Скотству и произволу спуску давать нельзя!

— …Мало того, — продолжил чиновник, пропустив ее реплику мимо ушей, — вы погубили бы своих друзей. Ваша вечеринка была бы признана сборищем террористов, и все они отправились бы на каторгу.

Мадемуазель Литвинова смутилась, но лишь на миг, не долее.

— Скажите, какой гуманный! — воскликнула она. — Только я не верю в Атосов от жандармерии. Такие, как вы, вежливые, лощеные, еще хуже, чем откровенные кровососы вроде этого красномордого. Во сто крат опасней! Да вы хоть понимаете, господин красавчик, что всем вам не уйти от возмездия?

Барышня воинственно шагнула вперед, и Эраст Петрович был вынужден отступить — пальчик с острым ноготком угрожающе рассекал воздух перед самым его носом.

— Палачи! Опричники! Вы не спрячетесь от народной мести за штыками своих телохранителей!

— Я вовсе и не прячусь, — обиженно ответил статский советник. — Никаких телохранителей у меня нет, а адрес мой напечатан во всех адресных книгах. Можете п-проверить: Эраст Петрович Фандорин, чиновник особых поручений при генерал-губернаторе.

— А-а, тот самый Фандорин! — девушка азартно оглянулась на Ларионова, словно призывая его в свидетели столь поразительного открытия. — Гарун аль-Рашид! Раб лампы!

— Какой еще лампы? — удивился Эраст Петрович.

— Ну как же. Могучий джинн, охраняющий старого султана Долгорукого. То-то он, Иван Игнатьевич, филерам губернатором грозился, — снова обратилась она к инженеру. — А я не возьму в толк, что за начальник такой, которому и Охранка нипочем. Не знала, господин джинн, что вы и политическим сыском не гнушаетесь.

Она добила Эраста Петровича последним, уже совершенно испепеляющим взглядом, кивнула на прощанье хозяину и величественно направилась к выходу.

— Погодите, — окликнул ее Фандорин.

— Что вам еще от меня нужно? — гордо изогнула барышня стройную шею. — Все-таки надумали арестовать?

— Вы забыли свое оружие, — статский советник поднял револьвер и протянул ей рукояткой вперед.

Эсфирь Литвинова выдернула оружие двумя пальцами, словно брезговала дотронуться до руки чиновника и вышла вон.

Подождав, пока хлопнет входная дверь, Фандорин обернулся к инженеру и негромко сказал:

— Я знаю, господин Ларионов, о ваших отношениях с Охранным отделением.