Поклонник - Анна Джейн (2019)

В какой-то момент его ладонь оказывается под тонкой тканью блузки, лаская тело, а я направляю ее выше, к груди, сходя с ума от прикосновений, сначала почти невесомых, будто по обнаженной коже проводят пером, затем все более настойчивых, чуть болезненных, но мне это нравится. Я хочу чувствовать, хочу выпить всю эту боль до дна. Когда его руки сменяются горячими губами, у меня начинает кружиться голова, и я крепче впиваюсь пальцами в его плечи. В моем обожженном сердце горит колдовской костер, а кровь в венах становится тягучей плавленой медью.

– Я хочу тебя, – жарко шепчет Матвей, снова целуя мои губы и покусывая их, чередуя нежность и легкую боль.

Если бы он сказал, что я должна стать его сейчас, я бы не раздумывала ни минуты, но он отстраняется – приходит стюардесса. Стараясь дышать ровно, я спешно поправляю неприлично задравшуюся блузку, а она делает вид, будто ничего не заметила. Наверное, экипаж был свидетелем куда более откровенных сцен.

Нам приносят обед. Такое чувство, что мы в ресторане, – несколько вкусных блюд и десерт. Придя в себя, мы сидим бок о бок, едим и смотрим то друг на друга, то в иллюминатор, на небесное море. Небо чистого бирюзового оттенка – будто натянутый атлас с тонким белым узором облаков, прорисованных самой тонкой кистью из колонка. Наверное, это счастливая сказка. И я, наверное, самая счастливая Золушка в мире. Единственное, что меня настораживает, – запорошенный глубокой тоской и в то же время холодный взгляд Матвея. Его волк пробуждается все сильнее – может быть, чувствует близость Севера?

– Покажи фотографии! – просит он, и я протягиваю ему свой телефон.

– Даже пароля нет, – качает головой Матвей. Принцесса, ты беспечная.

– А что мне прятать? – пожимаю я плечами.

Он заходит в галерею и смотрит фото.

– Не понял. – На его лице появляется усмешка. А где твои особые фото?

– Что значит особые? – хмурюсь я.

– Ну, например, без одежды. У всех моих подружек были подобные.

– Прости, не успела их сделать, но в следующий раз специально для тебя постараюсь, – ядовито отвечаю я.

Иногда меня изводит ревность, хотя я стараюсь не показывать этого.

– А что, Стас не просил? – продолжает Матвей, который наслаждается моей злостью.

– Представь себе, нет. Не все же такие, как ты.

– Такие же прекрасные. Что за картина? – уже другим тоном спрашивает он, наткнувшись в галерее на одну из моих любимых работ Эндрю Уайета.

– «Мир Кристины». Чудесная, правда? – спрашиваю я.

На поле сидит девушка и смотрит на свой дом.

– Что в ней чудесного? – недоумевает Матвей. Просто девушка. Просто сидит. Просто смотрит на дом.

– Ты не прав. Приглядись. Это не просто пастораль.

Матвей всматривается в картину, хмурится, пытается понять.

– Художник изобразил свою соседку, которая страдала из-за серьезного заболевания и не могла ходить, только ползать. Однако при этом она обладала такой силой духа, что не хотела, чтобы за ней ухаживали, и передвигалась сама. Кристина не просто сидит, разглядывая пейзаж, ей предстоит на руках проползти все это поле до своего дома. Приглядись к ее рукам, к ее волосам, к ее позе. Она напряжена, но не собирается сдаваться. Сначала я долго не понимала смысла этой картины, а когда до меня дошло, заплакала. Мир не такой, каким он может казаться на первый взгляд, говорю я, чувствуя, как щиплет глаза.

– Почему ты плачешь? – спрашивает Матвей с удивлением.

– Я не плачу.

– Я вижу слезы.

– Я… Просто картина прекрасна. Когда я думаю о ней, на глаза наворачиваются слезы. Слезы – это не всегда плакать.

– Дурочка, – неожиданно мягко говорит Матвей и гладит меня по волосам. – Раз эта Кристина была такой сильной, радуйся за нее, а не плачь.

Я прячу лицо.