После России - Фёдор Крашенинников (2016)

– Он самый! Представляете, Сергей Васильич, конец генералу! Больше его рожи поганой не увидим! – радовался Карпухин.

Яхлаков чувствовал, как у него поднимается давление. Впервые вспомнился гадкий запах свинарника в колхозе «Красное знамя», поникшие фигуры с чёрными повязками на глазах, молча стоящие вдоль стены. Тогда бы всё обошлось гладко, если бы вдруг один из стоящих у стены не прервал молчание и не заговорил:

– Я знаю, что вы тоже русские, наши. Неужели вы не понимаете, что творите? Всё равно таких, как ты, на площадях ве…

Тогда Яхлакову собрал волю в кулак и с удовольствием заткнул говоруну рот свинцовым кляпом. «Сука, ещё поучи меня жизни!» – подумал он и поймал взглядом одобрительный кивок офицера Тайной полиции, наблюдавшего за экзекуцией.

– Ты что несёшь, а? Ты что, не понимаешь, Карпухин! – взорвался он, и, как бывало в особо нервных ситуациях, его затрясло.

– Идиот, поднимай всех! Быстро! Тревога! Машину, срочно!

Через несколько часов стало ясно, что мятеж столь грандиозен и неожидан для всех, что подавить его без военной силы нельзя. Ближайшие вооруженные силы находились в соседних государствах – Русской Республике армия по Рижским соглашениям не полагались. Яхлаков надеялся, что вот-вот пришлют хотя бы какой-нибудь спецназ на помощь – но про это ничего не было слышно. Он отправил жену с детьми к родителям под Воронеж, с наказом в случае чего уезжать в Украину. Наверное, стоило поехать с семьёй, но решил подождать, может, потому, что начал снова пить и не совсем хорошо понимал, насколько всё серьёзно.

К третьему дню восстания губернская и городская власть разбежалась или попряталась – в кабинетах сидели совсем мелкие клерки, Яхлаков их контролировал, требовал работу не прекращать. Никто не выходил с ним на связь. Рязанские каналы транслировали обращения мятежников. Московские успокаивали и призывали не впадать в панику.

Сергей и несколько его сотрудников обедали, когда заработала служебная связь.

– Яхлаков, ты чего там суетишься?

Сергей узнал полковника Пирогова. Они были немного знакомы, встречались в Рязани на совещаниях. Яхлаков держался подальше от рязанской политики, да и его считали тихим провинциальным служакой, поэтому близкой дружбы у них не было да и быть не могло. Глядя на открытое и честное лицо командира спецназа, Яхлаков часто думал: в каком свинарнике он сдавал свой экзамен?

– Ты что, Сергей, собираешься в нас стрелять? И ребят под монастырь ведёшь? Юркевич арестован, все уже давно перешли на нашу сторону! До твоей Тулы просто руки не дошли, но я послал людей, жди! Ты же ничего плохого не делал, а? Героем хочешь стать? Думаешь, кто-то оценит? Давай к нам с теми, кто там у тебя еще остался, – мы собираемся в Москву, там ооновцы разбежались. Слышишь, Яхлаков? Иначе поймаем и публично судить будем, есть ведь за что?

– Самого тебя судить будут, понял? Публично! Есть ведь за что, а?! Не на того напали! Пошёл ты на хер! – Яхлаков выключил связь.

«Надо драпать! Сейчас! Немедленно! К своим!» – мысль, в последние дни маячащая на заднем плане, завладела им.

Над городом появились вертолёты и беспилотники, связь больше не работала. Под окнами управления полиции собралась толпа, мелькнул трехцветный флаг со споротым гербом Русской Республики.

«Так, хватит героизма!» – Яхлаков допил стакан виски и в полузакрытую дверь крикнул:

– Собираемся быстренько! Машины готовьте!

Сергей вошёл в комнату отдыха, остановился перед шкафом и задумчиво поскрёб заросший подбородок. Потом снял пропахшую бессонницей и ужасом форменную рубашку, измявшиеся брюки и обтёрся полотенцем. Извлёк из шкафа парадную форму с медалью «За службу Русской Республике» и запасную белую рубашку, всё ещё пахнущую покоем и благополучием. «Суки драные, я вам покажу Россию, я ещё вернусь! Я вам такую Россию устрою – пожалеете!» – подумал он, затягивая галстук и поправляя аксельбанты.