После России - Фёдор Крашенинников (2016)

Когда Пирогов закончил, она тронула пальчиками виски и спокойным голосом сказала:

– Володя, мне надо уехать.

– Уехать?!

– В Париж. Ты же знаешь, у меня там квартира, бизнес.

– Вот так срочно уехать?

– Да, Володя. Я и так тут просидела всё лето. Дела ждут, здоровье надо поправить, а тут сам видишь, что творится.

– Пока ничего плохого не происходит. Подумаешь, Пермь! Чёрт с ней.

– Надеюсь, ничего плохого не произойдет! Я же не совсем уезжаю. Съезжу на пару месяцев и вернусь.

– Я буду скучать. – Пирогов понял, что отговаривать её бесполезно, ждать обратно – тоже. И поймал себя на том, что не удивлен и всегда был к этому готов.

– Думаю, тебе будет не до скуки. Сейчас такое начнётся, что девочкам лучше выйти.

– Кто тебя напугал-то? Что за чушь?

– Никто не напугал, я же говорю: нужно в клинику, дела кое-какие накопились.

– И когда ты уезжаешь? Тебе дать денег? А как ты поедешь? – начал суетиться Владимир Егорович.

– Хочу завтра утром. Поеду на машине в Питер, там самолёты летают. Денег дай, если можешь, лишним не будет. Боюсь, что все мои вложения в Москве уже ничего не стоят.

– То есть ты не сейчас это решила?

– Конечно нет. Просто не хотела заранее тебе говорить, извини.

– Тебе дать сопровождающих? Ты одна едешь?

– Нет, нас несколько девочек. Если только сопровождающие без формы будут, иначе только проблемы. Главное, чтоб нас не ограбили по дороге.

– Хорошо!

Он сделал несколько звонков, последовательно удивив своих абонентов.

Фадеев обещал прислать деньги, хотя и выразил неудовольствие по поводу запрошенной суммы.

Лапников обещал дать хороших ребят в конвой и уточнил адрес.

Они провели вместе ночь.

– Если хочешь, можешь жить здесь! – сказала она прощаясь.

На том и расстались.

Рано утром Владимир Егорович ехал на очередное совещание и думал, что мог бы, наверное, и не отпускать её. Но жить не с гордой, свободной женщиной, а с пленницей ему не хотелось. «А мог бы и уехать. Взять больше денег, сказать, что едет её провожать – и улизнуть, убежать. Но нет, не получилось бы, и потому, что свои не отпустят, и потому что спрятаться в этом маленьком прозрачном мире негде»

С того утра в душе Владимира Егоровича поселилось неприятное чувство – обреченность.

21. Вторая армия

В штаб Второй армии выехали ночью.

Бурматов хотел проветриться после бесконечного московского кошмара. Каждое совещание руководства непременно заканчивалось криком, обвинениями и скандалом. Бурматов не раз попадал под горячую руку и решил, что надо хотя бы на день уехать – и самому провериться, и посмотреть, что же происходит на местах, как люди реагируют на происходящее.

По совету начальника генштаба Лавренюка он поехал в штаб так называемой Второй армию, чтобы заодно сделать оттуда несколько духоподъёмных трансляций.

Тимофею все чаще казалось, хотя он и гнал от себя эту мысль, что под ногами у них пустота. Даже в первые дни, когда всё шло наилучшим образом, он замечал неприятные сигналы. Например, бурное одобрение новой власти выражали вполне определённые люди, а что думали все остальные, было непонятно. Казалось, они просто ждут, когда всё это кончится. Особенно неприятно было равнодушие молодёжи. За весьма редким исключением публика моложе двадцати вообще не интересовалась происходящим. При чём равнодушие было еще не самым плохим вариантом.

Однажды, просматривая частные каналы, он случайно наткнулся на девушку, которая вещала, кажется, из Ярославля. По одобрительным отметкам и комментариям было видно, что её слушают и одобряют тысячи.