Сегодня – позавчера - Виталий Храмов (2016)

– А, ты как Ахиллес, ранен в пятку.

– Да пошёл ты! Не смешно!

– Да я и не смеюсь. Не до смеха. На глазах столько народа потеряли.

– Да-а… – он вздохнул. – Роты фактически больше нет. Большая часть, конечно, в строй вернётся, но не сегодня. А хорошо мы им дали! Четырнадцать танков подбили! И немцев положили немерено! Три атаки отбили одной ротой. И отошли только по приказу. Как ты считаешь, неплохо для первого боя?

– Нормально. Лучше не получилось. Кадет танк сжёг.

– Молодец. А остальные? Я видел на твоём участке четыре машины подбитые.

– Не знаю. Там же все лупили, кто мог. Кадета танк подбили из орудия пушкари, а он их разметал и продолжил долбить. Кадет подполз под огнём и закидал танк этими ампулами. Из расчёта орудия только оглушенный старшина цел остался. Он потом ещё один танк подбил. А я из него, из подбитого – ещё один. И этот сжёг, чтобы не отремонтировали. Больше не знаю.

– Ты опять танк подбил?

– Не надо было?

– Надо. Просто ловко у тебя это получается. Я вот уже в двух боях был – ни одного, а у тебя – два.

– Что там ловкого? Вон, Кадет свой первый танк сжёг сегодня. А твоё дело – не за танками гоняться, а боем руководить. Кто на роте сейчас? Мы-то оба здесь.

– Комвзвода-раз.

– Живой, значит.

– А взводный-три – погиб. Отвел нас комбат в тыл. Это ведь тыл? Не стреляют вроде. Зализываться отвёл. А назвал – в резерв.

– Третья рота была в резерве.

– Уже в бою.

Тут откинулся полог палатки, нас позвали внутрь. Степанов пропустил меня вперёд:

– С тобой должны быстрее управиться.

Я зашел. Она, Снегурочка.

– Раздевайтесь.

– Полностью?

– Старшина, я очень устала, давайте оставим шутки на следующий раз. Мне нужны ваша нога и грудь. Если предпочитаете, мы одежду разрежем.

– Не надо.

Я быстро скинул куртку, рубаху-гимнастёрку, снял и брезентовые и х/б штаны. Лег на стол, под свет.

– В этот раз я бы не отказался от обезболивающих.

– Может, тебе ещё и сиську дать? Нет больше обезболивающих. Для самых тяжёлых оставили.

– Я так и знал. Ещё прошлый раз говорил.

– Я помню, помолчи. Чем это так? Рана глубокая, но кровь почти не течёт. Мина?

– Вряд ли. Я в танке сидел, вернее уже пытался вылезти, но застрял. Вот и схлопотал. Но не снаружи, а из танка. По танку в это время немцы стреляли. Может – осколок брони?

– Может. А что ты в танке делал? Ты танкист?

– Немцы бросили его, а пушка – исправна. Вот я на время и арендовал его. Ух, ё!

– Терпи!

– Терплю, ё!

– Удачно хоть арендовал?

– Ага. Вот, сувенир в ноге остался. Не могу больше! Может, ну его! Пусть там сидит? Зашей, да пойду я.

– А воспалится?

– Антибиотика уколешь.

– Где ж его взять-то? У нас наркоз кончился, а ты – антибиотик! А я их ещё ни разу и не видела, антибиотиков этих. В журнале только о них читала. Ладно, глубоко больно сидит. Марина, зашивай! Так, а здесь что?

Мне уже «расшнуровали» повязку с груди.

– Плохо, старшина. Рана не подживает, швы расходятся, кровит. Кожа вокруг уже покраснела. Воспаление уже началось. Загноится – помрёшь.

– Когда?

– Через неделю.

– Уф-фу! Это когда ещё будет! Ух, ёшкин кот! Неделя – это как в следующей жизни. Доживём ли до завтра? Глянь лучше, я спиной сегодня пулю словил, что там?

– Гематома и всё. В этот раз повезло. Марина, ты всё? Одевайтесь, больной Медведь. С такой мелочью могли бы и сами справиться.

– Снегурочка, я что, Рембо, сам себя зашивать?

– Кто такой Рембо?

– Тип один. Сам себе рану на руке зашил обычной иглой.

– Обычное дело. Лучше, чем кровью истечь.

В это время в палатку запрыгнул на одной ноге Степанов.

– Так, Степанов, опять? Вот вечно ты! Марина, снимай повязку. Плохи дела, Саша. Пятки практически нет, кость раздроблена. Придётся ампутировать.