Превратности судьбы - Виктор Михайлович Мишин (2018)

– Ну чего, дядя, насовсем или в отпуск? – встретили меня те два шкета, что я приметил, посчитав за воришек. Парни, кстати, лет по восемнадцать, а то и больше, странно, почему они в поезде катаются, а не в окопе сидят. Тот, что спрашивал, был выше меня на голову, белобрысый и тощий. Второй в худобе ему не уступал, но был пониже росточком.

– Насовсем, – ответил я и посмотрел на ворюг.

– Табачком не богат? – спросил «второй».

– Есть малехо, – кивнул я и, не доставая пачку, вытянул две сигареты.

– О! Трофей? – воскликнул «первый».

– Ага, – опять кивнул я и сунул еще одну сигарету в зубы. «Второй» вытащил из кармана огромных, явно не по размеру шаровар зажигалку, высек огонь и протянул мне. Закурив и кивнув в благодарность, я отошел к двери. Воришки больше ничего не спрашивали, а я и сам не больно мечтал с ними говорить. Ожидал я все же не зря. Все действия с сигаретами я проводил одной рукой, не вынимая вторую из кармана галифе, демонстрируя если не ранение, то как минимум плохую работу левой руки. Не докурив мои сигареты, парни развернулись ко мне, и «первый» наконец изрек:

– Слышь, папаша, дай-ка нам еще сигарет, мы с собой возьмем! – Ничего себе, даже чем-то из девяностых повеяло вдруг, наглостью сказанного, что ли?

– Дать я могу только звиздюлей, да вот унесете ли? – спокойно ответил я, приготовившись выдернуть «финку» из глубокого кармана галифе.

– Ты чего, папаша, жить расхотелось? Тебя на дембель отправили, радовался бы, что от войны сбежал…

– Да никогда я от нее не бегал, но жить хочется, это верно, – покивал я.

– Так чего ты тут ерепенишься, давай сюда бабки, часы и сигареты, а то…

Что «а то?», я переспрашивать не стал. Ребятишки стояли близко, в тамбуре места не так чтобы много, поэтому выбросив ногу вперед, я заехал «первому» между ног и, не обращая внимания на свернувшуюся креветку, посмотрел на «второго».

– Я тебя «попишу» сейчас, «красноперый»! – «второй» двинулся ко мне, вынув нож. Он не отрывал от меня злобного взгляда, но перешагивая через дурачка, лежавшего на полу, невольно склонил голову, смотря под ноги. В этот момент я и сблизился.

Когда «второй», в бешенстве, выставив вперед свою саблю, бросился на меня, я уже размышлял о том, стоит ли их просто избить или работать наглухо? Удар ножом это удар ножом. Просто повернув тело боком к нападавшему, я ушел из-под удара, а когда этот хмырь только заносил руку для повторного удара, я левой вогнал ему в грудь свою «финку». Воришка охнул, затрясся, видя мою руку, плотно прижатую к его груди, и начал оседать. Подхватив его за руки, я дернул тело на себя, не давая завалиться на пол, и шагнул обратно к двери. В эти годы двери вагонов еще не запирались на спецключ, здесь была просто задвижка. Щелкнув, отводя ее в крайнее положение, распахнул дверь. Свежий воздух ударил в лицо, дурманя ночным запахом. Правда, с примесью копоти, но что делать, паровоз-то старый, на угле.

Сдернув с этого ухаря пиджак, в котором тот был, я положил его в сторону, а тело свесил через порог. Нужно немного качнуть его, чтобы под колеса полетело, нефиг его целеньким отпускать, хоть и дохлым. Все это время, а прошло всего пару минут, «первый» с ужасом пялился на меня. Резко отправив голову и тело «второго» вниз, я отпустил и ноги. Крутануло того хорошо, должен был под колеса попасть, должен.

– Понял хоть чуть-чуть, что мы видим на войне? – почему-то спросил я.

– Д-д-да, – заикаясь, ответил воришка.

– То-то, – поучительно сказал я, – жить хочешь?

– Д-д-да! – Вот же блин, как его заклинило.

– Прыгай, тогда, может, и поживешь, – указал я на дверь.

– Так я же поломаюсь… – чуть не плача прошипел пацан.

– А мне какое дело? Твоя карта не сыграла, проигравший платит.

Парень еще что-то хотел сказать, но я показал ему окровавленную финку.

– Пиджачок снимай, да и сидор тебе ни к чему, – добавил я.