Верь мне - Энтони Капелла (2020)

Моя первая иррациональная мысль: «Как, черт возьми, они вообще добираются домой в таком виде?»

Мимо нас проходит мужчина. На нем только кожаные штаны, он держит цепь. Цепочка ведет к кольцу, воткнутому в сосок потрясающе красивой девушки. Слово «Рабыня» написано у нее на груди маркером. Оглядываясь, я вижу кожаные маски, ремни безопасности, какие-то странные кляпы с мячом для гольфа. Другой носит капюшон, который закрывает все лицо. Видна только трубка, через которую он дышит. Музыка пульсирует в толпе, такая глубокая и низкая, что я чувствую ее в солнечном сплетении.

На возвышении двое мужчин по очереди шлепают женщину, привязанную ремнями к раме. Небольшая группа людей собралась на это посмотреть. Стена за рамой покрыта инструментами, аккуратно подвешенными на колышках, как в столярной мастерской: мотки веревок и кожаных ремней, наручники и зажимы, замысловатые девятихвостки и трости Чарли Чаплина.

Мы с Патриком некоторое время наблюдаем. Наконец по какому-то условленному сигналу мужчины останавливаются. Один из них заставляет женщину целовать весло, в то время как другой развязывает ее. Люди уходят, некоторые в комнаты с темным светом.

– Чем хочешь заняться? – спрашиваю я Патрика. Мне приходится перекрикивать музыку.

– Найдем место, где подают алкоголь, – произносит Фоглер. – Желательно хорошее бургундское вино, и в идеале там мы должны слышать друг друга.

* * *

– Так о чем ты думаешь? Только честно.

– Честно? – Патрик изучает меня поверх бокала. – Полагаю, я был немного удивлен, обнаружив себя здесь. Потом заинтригован. Наконец, мне пришлось сдерживать смех.

– Смех? – озадаченно переспрашиваю я.

Он пожимает плечами и улыбается.

– Все так серьезно, правда? И в то же время абсурдно. Все эти нелепые правила о разрешениях и безопасных словах. Дело в том, что это так же опасно, как поездка в Диснейленд.

– О!

– Впрочем, я ценю честность, с которой ты поделилась со мной своими желаниями, Клэр, – добавляет Патрик Фоглер. – Даже если игры подчинения и контроля не в моем вкусе, я могу понять, почему они могут нравиться другим.

– Что ты имеешь в виду под «не в моем вкусе»? – пораженно спрашиваю я. – Ты ведь написал все эти фантазии.

Он лишь качает головой.

– Я переводчик чужих работ, то есть по сути – подражатель. Я могу соскользнуть в стиль Бодлера, или Пруста, или в стиль дешевого порно, если уж на то пошло. Это все одно и то же для меня. На самом деле половина удовольствия заключается в принятии новой личности – проникновении в разум другого человека. Это не значит, что я действительно такой.

– Значит, нет… – Я хмурюсь. – Ты не прибегаешь к садомазохизму в сексе?

– Только в той мере, в какой это доставляет удовольствие моему партнеру. Лично меня это не особенно интересует.

– Тогда зачем было соглашаться писать эти тексты?

Патрик Фоглер улыбается.

– Поскольку ты попросила. Я очень хотел сделать тебе подарок, который будет оценен. Кроме того, мне нравится знать, что движет людьми. Я списываю это на свое сиротство.

Я пристально смотрю на собеседника.

– Ты – сирота?

– Да. – Патрика моя реакция явно удивила. – Хотя мне повезло – я хорошо ладил с семьей, в которую попал. А что?

– Я… – Мозги кипят. У моего персонажа умер родитель, но только один, поэтому я не могу сказать Патрику, что меня удочерили.

– Я потеряла отца, когда мне было десять, – бормочу я. – И я не слишком-то близка со своей мамой. С другой стороны, я знаю, что это не одно и то же.

Он кивает: