Жажда - Ю. Несбё (2017)

На Моне До были кроссовки, и все равно ее шаги эхом разносились между контейнерами. Она припарковала свой маленький электромобиль у ворот и прошла прямо на погруженную во мрак пустынную контейнерную территорию, которая в реальности представляла собой кладбище того, что когда-то было активной портовой деятельностью. Ряды контейнеров служили надгробными памятниками мертвым и забытым отправлениям, обанкротившимся получателям или тем, кто не хотел признаваться в том, что является получателем товара от несуществующих более отправителей, неспособных принять возврат. И вот теперь товары находились в вечном транзите здесь, у острова Ормёйя. Они резко контрастировали с обновленным и облагороженным районом Бьёрвика, расположенным прямо за островом. Там одно дорогое красивое здание росло за другим, а похожее на айсберг здание Оперы венчало эту корону. Мона была уверена, что эти постройки станут памятником эпохе нефти, Тадж-Махалом социал-демократии.

Для того чтобы отыскать дорогу, Мона пользовалась прихваченным с собой фонариком. Нарисованные на асфальте цифры и буквы указывали ей путь. Она надела черные лосины и черную спортивную куртку. В одном кармане у нее был перцовый спрей и навесной замок, в другом – пистолет, девятимиллиметровый «вальтер», который она без спроса одолжила у отца. После окончания медицинского факультета он год прослужил лейтенантом санитарной службы и так и не вернул пистолет после увольнения.

А под всем этим, под тонким шерстяным бельем, под поясом-пульсометром, ее сердце колотилось все быстрее и быстрее.

Участок Н23 располагался между двумя рядами контейнеров высотой в три контейнера.

Там действительно находилась клетка.

Ее размер свидетельствовал о том, что клетку использовали для перевозки чего-то крупного. Слона, жирафа или бегемота. Вся короткая сторона клетки открывалась, но она была заперта на огромный, коричневый от ржавчины навесной замок. Однако посередине длинной стороны клетки имелась маленькая незапертая дверца, предназначенная, по-видимому, для тех, кто кормил зверя и убирал за ним.

Когда Мона схватилась за прут решетки и потянула дверцу, петли заскрипели. Она в последний раз огляделась. Наверняка он уже здесь, прячется в тени или позади одного из контейнеров, чтобы проследить, пришла ли она одна, как договаривались.

Но теперь больше не было места сомнениям и промедлению. Мона сделала то, что делала перед поднятием тяжести во время соревнований: сказала себе, что решение принято, что все будет просто, что время думать уже миновало и осталось только время действовать. Она вошла внутрь, достала из кармана принесенный с собой навесной замок и зацепила его за дверь и один из прутьев, заперла и убрала ключ в карман.

В клетке пахло мочой, то ли звериной, то ли человеческой. Мона встала посреди клетки.

Он мог подойти справа или слева, с одной из коротких сторон. Мона подняла глаза. Или же он мог забраться на штабель контейнеров и разговаривать с ней сверху. Мона включила диктофон в телефоне и положила его на вонючий железный пол. Потом она задрала рукав куртки на левой руке и посмотрела на часы. 19:59. Она задрала рукав на правой руке. Пульсометр показывал 128.

– Привет, Катрина, это я.

– Хорошо, что ты позвонил, Харри, я пыталась тебя найти, ты не получал сообщения? Ты где?

– Дома.

– Пенелопа Раш умерла.

– Осложнения. Я читал в сетевом выпуске «ВГ».

– И?..

– Мне надо было думать о других вещах.

– Вот как? И о чем же?

– Ракель положили в «Уллевол».

– Ох… Что-то серьезное?

– Да.

– Господи, Харри, серьезное – это значит…

– Мы не знаем. Но я больше не могу участвовать в следствии. Я пока буду находиться в больнице.

Пауза.

– Катрина?