Жажда - Ю. Несбё (2017)

– Язык жестов, мой лепешечно-турецкий и его кебаб-норвежский, который он наверняка тоже забыл. Я бы посоветовал воспользоваться переводчиком.

– Спасибо, – сказал Харри. – И я боюсь, нам придется забрать этот рисунок.

Он огляделся в поисках стула, чтобы дотянуться до рисунка, но увидел, что Виллер уже подставил ему стул.

Харри посмотрел на своего улыбающегося молодого коллегу, а потом залез на стул.

– Что делаем теперь? – спросил Виллер, когда они стояли на улице Стургата и мимо них мчался трамвай.

Харри спрятал рисунок во внутренний карман пиджака и посмотрел на эмблему Синего креста, расположенную над ними на фасаде здания.

– Теперь мы идем в бар.

Он шел по больничному коридору, держа перед собой букет цветов так, чтобы он скрывал часть лица. Никто из встреченных им посетителей и людей в белом не обратил на него внимания. У него был пульс как в спокойном состоянии. Когда ему было тринадцать, он упал со стремянки, когда собирался подсматривать через забор за соседкой. Он ударился головой о цементный пол террасы и потерял сознание. Когда он очнулся, мама лежала, прижимая ухо к его груди, и он ощутил ее запах – запах лавандовых духов. Она сказала, что подумала, будто он умер, потому что не слышала его сердца и не могла нащупать пульс. Трудно было понять, чего в ее голосе было больше – облегчения или разочарования. Во всяком случае, она отвела его к молодому врачу, который после длительных поисков нашел у него пульс и сказал, что он на удивление медленный, а при сотрясении мозга пульс, как правило, учащается. Его все равно положили в больницу, и он неделю пролежал в белой кровати, где ему снились ослепительно-белые сны, похожие на передержанные фотографии, почти как в кино показывают жизнь после смерти. Белые, как ангелы. Ничто в больнице не подготавливает к тому, что впереди тебя ожидает чернота.

Чернота, которая сейчас ожидала ту, что лежала в палате, номер которой ему назвали.

Чернота, которая ожидает полицейского с тем взглядом, когда он узнает, что произошло.

Чернота, которая ожидает всех нас.

Харри рассматривал бутылки на зеркальной полке. Смотрел, как желтое содержимое тепло мерцает в отблесках света. Ракель спит. Она сейчас спит. Сорок пять процентов. Шанс на выживание и процент содержания алкоголя почти одинаковые. Спать. Он мог бы быть там, с ней. Он посмотрел в другую сторону, на губы Мехмета, на губы, формирующие непонятные слова. Харри где-то читал, что турецкая грамматика считается третьей по сложности в мире. Телефон, по которому он разговаривал, принадлежал Харри.

– Sag olun[27], – сказал Мехмет и вернул телефон Харри. – Он говорит, что видел лицо cin на груди у мужчины в турецкой бане «Кагалоглу-хамам» в районе Сагене. Он говорит, что видел того мужчину несколько раз, последний раз меньше года назад, прямо перед тем, как вернулся домой, в Турцию. Этот мужчина обычно ходил в халате, даже в парной. Единственный раз он видел его без халата в hararet.

– Хара-что?

– В турецкой парной. Дверь открылась, пар на несколько секунд ушел в сторону, и он увидел его. Он говорит, что такую татуировку не забудешь, это как увидеть, что сам seytan пытается вырваться наружу.

– Мм… А вы спросили его об особых приметах?

– Да. Он не обратил внимания ни на шрамы под подбородком, о которых вы говорили, ни на что-то другое.

Харри задумчиво кивнул. Мехмет отошел, чтобы сварить им еще кофе.

– Установить наблюдение за баней? – спросил Виллер, сидевший на барном стуле рядом с Харри.

Харри покачал головой:

– Мы не знаем, когда он появится и появится ли вообще, а если появится, то мы даже не знаем, как в настоящее время выглядит Валентин Йертсен. И он достаточно умен, чтобы прикрывать свою татуировку.

Мехмет вернулся и поставил на стойку перед ними чашки с кофе.