Жажда - Ю. Несбё (2017)

Харри почувствовал, как в кармане завибрировал телефон, и отключил его, не взглянув на экран. Он прислушался к аппарату. Кто-то увеличил звук, и теперь каждый раз, когда зеленая полоска подпрыгивала, аппарат с запозданием издавал короткий писк.

Как часы, ведущие обратный отсчет.

Обратный отсчет для нее.

Обратный отсчет для кого-то там, в городе.

Харри представил, что Валентин прямо сейчас сидит и смотрит на часы, пока он сам ждет следующего звука.

Харри взял в руку телефон, но снова выпустил.

Он положил свою широкую ладонь на узкую руку Ракели, и в низко стелющейся косой полоске света его толстые синие вены отбросили тень на тыльную сторону ее ладони. Он старался не считать сигналы.

На восемьсот шестом Харри больше не смог усидеть на стуле, поднялся и заходил по палате. Он вышел в коридор и отыскал в дежурке врача, который не захотел углубляться в детали, но сказал, что состояние Ракели стабильное и они обсуждают возможность вывести ее из комы.

– Кажется, это хорошие новости, – заметил Харри.

Врач помедлил с ответом.

– Мы только обсуждали это, – сказал он. – Против тоже есть аргументы. Ночью будет дежурить Стеффенс, можете поговорить с ним, когда он придет.

Харри нашел столовую, поел и вернулся в 301-ю. Полицейский на стуле у кровати кивнул ему.

В палате стало темно, и Харри включил лампу на столе у кровати. Он выбил из пачки сигарету, разглядывая веки Ракели, ее губы, ставшие такими сухими. Он попытался вспомнить их первую встречу. Он стоял во дворе перед ее домом, а она вышагивала ему навстречу, как балерина. Правильно ли он помнил после стольких лет? Первый взгляд. Первые слова. Первый поцелуй. Возможно, он неизбежно переиначивал все понемногу, и в конце концов его воспоминание стало рассказом со своей логикой, сюжетом и смыслом. Рассказом о том, что именно сюда они шли все это время. Рассказом, который они постоянно повторяли друг другу, подобно ритуалу, пока не поверили в него. И когда Ракель исчезла, когда исчез рассказ о Ракели и Харри, во что ему теперь верить?

Он прикурил сигарету.

Сделал затяжку, выдохнул и посмотрел, как струйка дыма потянулась к пожарной сигнализации, рассеиваясь по дороге.

Исчезнуть. Сигнал тревоги, подумал Харри.

Рука скользнула в карман и легла на холодный, выключенный телефон.

Черт, черт!

Призвание, о котором говорил Стеффенс, это оно и есть? Когда человек принимается за работу, которую ненавидит, потому что осознает, что он сделает эту работу лучше всех? «То, для чего тебя можно использовать». Как самоотверженное стадное животное. Или дело в его личном честолюбии, о котором говорил Олег? Хотел ли он быть там и блистать, пока его любимая лежит здесь и угасает? Ну, он никогда не замечал у себя чувства глубокой ответственности за общество. Ни признание коллег, ни признание общественности не имели для него большого значения. Что же оставалось?

Оставался Валентин. Оставалась охота.

Кто-то дважды постучал, и дверь тихо открылась. Бьёрн Хольм проскользнул внутрь и уселся на второй стул.

– Курение в больнице, – сказал он. – Наказание до шести лет, по-моему.

– Два года, – ответил Харри и протянул Бьёрну сигарету. – Сделай одолжение, стань моим соучастником.

Бьёрн кивнул в сторону Ракели:

– Не боишься, что у нее будет рак легких?

– Ракель обожает пассивное курение. Она говорит, ей нравится тот факт, что это бесплатно и что мое тело уже принимает в себя бо́льшую часть вредных веществ до того, как я выпускаю дым. Я – комбинация ее бумажника и сигаретного фильтра.

Бьёрн сделал затяжку.

– Автоответчик на твоем телефоне отключен, и я подумал, что ты здесь.

– Мм… Для криминалиста у тебя всегда были хорошие дедуктивные способности.

– Спасибо. Как здесь дела?

– Они обсуждают, не вывести ли ее из комы. Я решил, что это хорошие новости. У тебя что-то срочное?