Союз нерушимый? - Валерий Большаков (2020)

– Нет, Степан Петрович, – терпеливо сказал Суслов, – уберите ее вовсе, на чердак или в подвал. Мешает только.

– Сейчас сделаем!

И двадцати минут не прошло, как четверо дюжих сотрудников разобрали картотеку по ящичкам, выволокли шкафы в коридор – и отправился «цитатник» на вечное хранение…

Михаил Андреевич повздыхал, но отступать некуда – с догматизмом, с вечной его перестраховкой бороться надо бескомпромиссно, и методы применять жесткие. А иначе как расти над собой? Ведь любая из его прежних статей – отличная колыбельная! Заснешь после первого же абзаца, а мысли, слова нового от себя, от своего ума и сердца – ноль целых, хрен десятых…

Походив по кабинету, словно меряя его вдоль и поперек, Суслов остановился у длинного стола для заседаний, обставленного стульями, провел пальцами по темно-бордовой скатерти, по щиту селекторной связи и батарее телефонов. Поднял глаза на портрет Ленина, висевший над столом.

«Да ты будто высматриваешь, чего б еще выбросить!», – развеселился хозяин кабинета. Бережно собрав рукопись, он завязал тесемки и сунул папку в ящик стола. Подумал и закрыл его на маленький ключик.

Уборщица наводила в кабинете чистоту дважды в день под строгим надзором сотрудника «девятки», следившего, чтобы ни один предмет не переставлялся, к документам не прикасались и ящики не открывали, но все же лучше поберечься…

Черные машины кортежа не мчались, хотя и могли, – Суслов запретил выжимать больше шестидесяти в час. Все должно быть по правилам. Впереди катила сигнальная «Волга», ее догоняли, пластаясь над асфальтом, два «ЗиЛа» – ведущий и ведомый. Машиной заключения выбрали тоже «Волгу».

Кортеж остановился на «красный», и мысли Михаила Андреевича тут же вернулись к своей выстраданной папке, давеча запертой на ключ.

Он прекрасно видит все «отдельные недостатки» советской экономики и обязательно напишет о них, честно и беспристрастно. Но как исправить допущенные ошибки? Как вывести народное хозяйство СССР на такой уровень, чтобы буржуины удавились от зависти?

Ассоциации перестроились, подтягивая воспоминание о Мише Гарине. Суслов мягко улыбнулся – этот мальчик, как ученик чародея, исполнил все его три желания. Излечил от всех болячек, вернул молодость – и придал смысл жизни. Уж сколько там ему осталось, неведомо, но больше ни года, ни дня он не уступит пустопорожнему повторению пройденного. Напишем историю с новой строки!

Огромный черный лимузин свернул с Красной площади под арку Спасских ворот и даже не остановился, притормозил только, дабы уважить охрану. Пассажир кивнул склонившемуся часовому, и тот четко отдал честь. Все по протоколу…

«ЗиЛ» плавно набрал скорость, проезжая к Совету министров, сбросил газ и остановился, даже не качнувшись. Прибыли.

Михаил Андреевич кивком поблагодарил офицера, открывшего дверцу, и снова поразился, как примерно ведет себя старый организм – сердце не заходится, в боку не кольнет…

Сказка!

Строгое здание бывшего Сената распростерло перед Сусловым оба своих парадных крыла. Он скупо улыбнулся, вспоминая, с каким трепетом приближался к этому дворцу раньше, в далекие сороковые. Тогда здесь работал Сталин.

Тень этого великого человека до сих пор витает под куполом Совмина. Иногда слушаешь болтунов из ЦК, а чуешь за спиною мягкую поступь и пряный запах «Герцеговины-Флор». И словно дальнее эхо доносит неслышный голос: «Ви, товарищ Жюков, хороший тактик, но плохой стратег…» Или это просто сквозняки поддувают?..

Суслов одолел лестницу, устланную красной ковровой дорожкой, и зашагал знакомым коридором. Витает дух, витает… Вот и та самая дверь… Озабоченный Карасев, начальник косыгинской охраны, встал при виде высокого гостя.

– Здравия желаю, Михаил Андреевич!

– Добрый день, товарищ Карасев. У себя?