Союз нерушимый? - Валерий Большаков (2020)

– Так точно! – Евгений Сергеевич предупредительно открыл дверь бывшего сталинского кабинета. Кивнув, главный идеолог страны вошел и поздоровался с ее главным экономистом:

– Здравствуйте, товарищ Косыгин.

Председатель Совета министров, заваленный бумагами, озабоченный и насупленный, удивленно воззрился на посетителя и легко поднялся – сказывалось давнее пристрастие к туризму.

– Здра-авствуйте… – затянул он. – Вот уж не ожидал…

Легкая растерянность Косыгина не выглядела наигранной – технарь и практик, он всю жизнь противостоял партийным чинушам, защищая народное хозяйство от вредной и невежественной «реал политик». Леонид Ильич уважал его, но не любил. Михаил Андреевич – тем более. И к чему тогда этот визит?

– Извините, Алексей Николаевич, что не предупредил, – сказал Суслов со скользящей улыбкой, – но есть дела, которые не терпят официальных церемоний. Я начал одну… хм… работу, и мне потребовалась ваша консультация.

Косыгин кивнул и указал рукой на кресла за маленьким столиком в стороне.

– Чай, кофе? – тоном радушного хозяина предложил он.

– Потом. – Усевшись, Михаил Андреевич снял очки, и глянул за окно. Арсенал виднелся расплывчато, но раньше больной глаз и вовсе ничего не различал, кроме светлого пятна! Зорче он стал, явно зорче! Вдохновившись, Суслов продолжил: – Алексей Николаевич, мне хорошо известно, какую колоссальную работу вы проделали, вытаскивая из болота нашу экономику. Признаю, что мало помогал вам, мешал в основном… – Заметив протестующий жест Предсовмина, он поднял руку: – Что было, то было. И, как говорят мои внуки, больше не буду!

Суслов здорово волновался, как тогда, перед избирателями в Тольятти.

– Алексей Николаевич… Знаю, что вы недолюбливаете Андропова, но он, как и вы, большой сторонник преобразований. Когда Юра работал в моей команде, то всерьез ратовал за венгерский опыт конвергенции социалистических и капиталистических методов. Даже, я помню, заговаривал о «долговременной программе перестройки управления народным хозяйством», а я его громил и распекал… К чему я все это говорю? Экономику нашу критикуют все кому не лень, а вот как нам… – он покрутил кистью в воздухе, подбирая слово, – перестраиваться? Как добиться, чтобы советские люди жили лучше немцев и разных прочих шведов? Мы это можем! Но как?

Косыгин помолчал, подумал, словно заново переживая за дело всей своей жизни, которое так и не дали довести до счастливого конца.

– Нужны реформы, Михаил Андреевич, – заговорил он, складывая ладони. – Плановая экономика управляема и способна мобилизовать громадные ресурсы, но без внедрения рыночных элементов нам народное хозяйство не поднять и рост не обеспечить. Я пытался, но без толку. А для того чтобы толк был, надо дать больше свободы предприятиям… Ой, да много чего надо! – сморщился он.

– Алексей Николаевич, – прочувствованно сказал Суслов. – Быть может, я прошу слишком многого, но все же – давайте забудем все плохое, что случалось между нами. Мы оба коммунисты и должны, по идее, быть союзниками. Ведь и вы, и я желаем блага своей стране, своему народу. Просто мы, большевики старой гвардии, не дружим с экономикой, слишком уж ударились в политику! Но я действительно хочу понять, что нам делать, как быть! По каким направлениям нам нужно серьезно поработать в первую очередь?

Алексей Николаевич нервно помял ладони. Задумался, беспокойно выстукивая пальцами по подлокотнику, и заговорил, тщательно подбирая слова:

– Во-первых, нам нужен единый центр эмиссии безналичного рубля, а это означает переход от фондирования товарами к денежному финансированию, к налаживанию горизонтальных связей между предприятиями… В принципе надо вообще уходить от двухконтурности денежного обращения!

– Допустим, – помедлив, Суслов кивнул. – Дальше!