Кровь на эполетах - Анатолий Дроздов (2021)

– Во-первых, столько не нужно, – ответил я. – Во-вторых, чем меньше людей, тем лучше подвижность. Помнишь, дело под Красным? Как быстро пришли, а затем оторвались от неприятеля?

– Пожалуй, – согласился Семен.

В первый рейд мы отправились 25 октября. Бродили по тылам неделю и вернулись без результата – по моему разумению. Французы отступали еще в полном порядке, в арьергарде Великой армии шел корпус Даву, у этого не забалуешь. Колонны лягушатников двигались слаженно, да еще прикрытые артиллерией – ощетинившийся штыками еж, которого в зад не укусишь. Я, впрочем, подобного ожидал, поэтому не печалился, а вот другие офицеры ворчали. Но на обратном пути нам повезло: наткнулись близ села в отдалении от главной дороги на отряд фуражиров – две сотни всадников и три десятка повозок. Французы как раз везли награбленное к своим. Дозор заметил их своевременно, и мы успели встать в засаду. Залп из пушек, следом – из штуцеров, и уцелевшие лягушатники сдались. Обоз мы отвели обратно в село, где вернули крестьянам большую часть отобранных у них продуктов и фуража. Заодно отдали ненужные нам повозки, часть оружия и коней – тех, у которых стерты спины. Взамен нас помыли в бане и накормили до отвала. Я попросил крестьян позаботиться о раненых французах, которых мы привезли с собой, и похоронить павших.

– Не сумлевайтесь, ваше благородие! – пообещал староста села. – Все исполним.

После чего ухмыльнулся в бороду. Судьба раненых французов стала кристально ясна.

– Ты вот что, Фрол! – нахмурился я. – Не вздумай французов порешить. Они же у вас никого не убили, так?

Староста кивнул.

– Вот и ты не замай. Выходишь – сдашь исправнику, а, может, кто и у вас захочет остаться. Мужики молодые, здоровые, только пораненые. Поправятся – отработают за заботу.

– Исполню, ваше благородие! – поклонился Фрол. – Мужики и вправду злы на хранцузов – пограбили сильно, но коли отобранное вернули, да еще коней, повозок и ружей дали, то так тому и быть. Выходим. Лишние руки не помешают.

То-то. В моем времени после войны в России обнаружились тысячи отставших от Великой армии французов. Не все из них захотели вернуться на Родину, а кого-то, возможно, не пустили. Таких принимали в подданство и сажали на землю, освобождая от податей на 10 лет – главным образом в малозаселенных западных губерниях, где военное лихолетье ополовинило население. В деревне, где я рос, была семья с типичной «белорусской» фамилией Савар – потомки тех самых солдат. Односельчане, к слову, о своих корнях прекрасно знали.

В расположение дивизии мы пригнали табун в сотню голов, привезли оружие, амуницию и мешок с церковной утварью: серебряные и золотые потиры[7], дароносицы, содранные с икон оклады из драгоценных металлов и камней. То ли фуражиры ограбили церковь, то ли выменяли ценности у других. Все это сдали в казну. Утаить – грех и тяжкое преступление, даже мыслей таких не возникало. А вот с остальным были, как говорится варианты. Офицеры, не имевшие лошадей и часов, обзавелись ими, кое-кто разжился пистолетами или поменял казенную шпагу на более красивую французскую. Часть коней, прочих ценностей и трофейных денег пошли в общий котел. Их сбыли маркитантам, а выручку поделили среди участников рейда. Вышло не сказать, чтоб много, но хорошее подспорье для офицеров. Солдат кормит казна, офицеры питаются за свои деньги, а те не всегда есть. Жалованье выплачивают три раза в год, бедному офицеру дотянуть до следующей выдачи порою сложно. Можно подсесть к солдатскому котлу – не откажут, даже поблагодарят за оказанную честь, но в офицерской среде это не приветствуется. А тут дал денщику денег, и пусть старается. На ордена стычка с фуражирами не тянула, тем более, что мы обошлись без потерь, но в офицерский формуляр бой впишут. Плюс к карьере.