Во-вторых, есть шанс, что Гнатюк, не дождавшись шефа, вернется в город. Телефон у Ерохина не то выпал, не то вытащили нападавшие. К тому времени, когда начнутся серьезные поиски, он просидит тут не меньше суток.

И пиджак стырили, сволочи.

Воды нет. Еды нет. Ночью заморозки.

А если те, кто запихнул его сюда, додумаются подбросить улики в другое место (например, пиджак оставят на берегу Оки), то никто и не сунется в эту дубраву. Будут исследовать дно реки, пока Ерохин тихо подыхает в неглубоком засыпанном колодце.

Вот что обиднее всего. А ведь когда найдут его, решат, что сам свалился сюда по глупости. Несчастный случай!

И останется он в памяти всего отдела как старый идиот, погибший нелепой смертью.

От этой мысли Ерохин прямо-таки рассвирепел. Руки-ноги растопырил и давай понемногу ладони и ступни вверх передвигать…

Только надолго его не хватило. Подогнулась одна нога – и брякнулся Василь Сергеич обратно.

Ерохин сел в углу, обхватил себя руками. Как-то очень быстро холод проник до самых костей. Страшно представить, каково тут будет ночью.

– Ах ты старый пень! – обругал себя Ерохин. – Давай, ползи! Выбирайся отсюда!

И пополз, куда деваться. На этот раз вышло лучше – почти половину пути преодолел Василь Сергеич, прежде чем какой-то шум наверху заставил его вскинуть голову – и от этого простого движения весь его организм словно судорогой свело. Ерохин завопил и снова полетел вниз.

Подождал, тяжело дыша. Но никто не появился. Значит, не добивать его пришли.

Раз так, поехали снова. Василь Сергеич поднялся, закусив губу, и принялся карабкаться по стене, раскорячившись подобно крабу.

И ведь почти получилось! У самого верха, когда совсем чуть-чуть оставалось до высохшей на солнце доски в глубоких трещинах, Ерохин ощутил предательскую дрожь в коленях. И почувствовал, что сейчас свалится капитально. Откуда-то пришло к нему понимание, что на этот раз ушибами не отделаться. «Позвоночник сломаю», – с ужасом подумал следователь. Представилось ему, как он лежит на дне колодца с переломанным хребтом, как долго мучительно умирает, и от этого жуткого видения остатки сил покинули Василь Сергеича окончательно.

Но за миг до того, как его дрожащие пальцы разжались, кто-то схватил его за шкирку и рванул наверх, к теплу, воздуху и жизни. Словно ангелы вознесли Ерохина к себе.

Следователь тяжело перевалился через край колодца и шмякнулся на землю.

– Ты что ж, мил человек, другого прохладного места не нашел? – прогудели над ним.

Василь Сергеич перекатился на спину и попробовал сесть, но тело не слушалось. Спаситель протянул ему руку и помог подняться.

– Скинули меня туда, – стуча зубами, ответил Ерохин, нервно оглядываясь и еще не до конца поверив, что помощь пришла так быстро.

– Нету здесь никого, нету, – успокоил мужик, правильно поняв его беспокойство. – В эту дубраву отродясь никто не ходит, кроме чужаков. Тут клещей полно.

Он обвел рукой лес. Ерохин взглянул на него пристальнее.

Здоровенный, загорелый докрасна, голубоглазый. Лицо умное, насмешливое, в ранних морщинах. На голове какая-то странная сетчатая конструкция, а за ухом проводок торчит… Глухой!

– Ты пасечник! – догадался Василь Сергеич.

– Он самый. Илья.

– Василий.

Ерохин крепко пожал протянутую ладонь.

– Пойдем-ка ко мне на пасеку, Василий, тебе хлебнуть надо. На тебе лица нет. Да и милицию вызовем. Или как она там сейчас зовется… Полиция?

– Я сам милиционер, – буркнул Ерохин.

– Будет врать!

– Чесслово.

Пасечник покосился на следователя, но, кажется, не особо поверил. «За кого ж он меня принимает?»

Разъяснилось это на пасеке. Ульи гудели так, словно их вот-вот должно было разорвать изнутри. Ерохин пчел побаивался, а провожатый его шел спокойно, словно и не было вокруг сотен жужжащих насекомых.