Мало избранных - Алексей Иванов (2018)

В большом щелястом овине было светло и пусто. В дождливой Сибири овины использовали и для обмолота, и поэтому пол был ровно застелен плахами. Новицкий взял из угла метлу и принялся расчищать вымостку, хотя снега нанесло немного, и он не помешал бы поединку.

Табберт приехал на лошади.

– Знаете, Григорий, – разминая руки, сказал он по-немецки, – мне не нравится драться из-за дикарки. Это не в правилах нашего сословия.

– Меня не интересуют правила сословия, господин Табберт, – Новицкий убрал метлу обратно в угол. – Извольте ответить на вызов.

Они сбросили тулупы и остались в камзолах. Табберт развернул холщовый свёрток и протянул Новицкому две шпаги эфесами вперёд.

– Надеюсь, вы не рассчитывали на сабли? – с насмешкой спросил он. – Мы же не драгуны, повёрстанные от борозды. Я попросил шпагу для вас у своих товарищей по плену, офицеров. Выбирайте клинок, сударь.

– Мне всё равно, какой, – Новицкий взял шпагу и повертел, примеряясь.

– Что ж, але!

Табберт отсалютовал и встал в позицию, заложив левую руку за спину.

– Терция гардия, – пригласил он.

Новицкий тоже нехотя отсалютовал, встал в позицию и первым начал атаку. Правильному бою он учился в далёкой молодости, когда гетман Мазепа привёз в Глухов двух польских мастеров шпажного боя, и давным-давно не упражнялся даже с саблей, но тело помнило былые навыки. А Табберт сразу увидел, что Новицкий двигается тяжело и по-ученически предсказуемо; отсутствие практики сделало его слабым соперником.

– Предупреждаю вас, Григорий, я очень хороший фехтовальщик, – сообщил Табберт, не выходя из плавных дефансивов, которыми встречал несложные и прямолинейные батманы Новицкого. – К тому же я постоянно совершенствовался в этом искусстве. Вам меня не одолеть.

Новицкий молчал, упрямо пробиваясь через защиту Табберта. Клинки нежно звенели, скрещиваясь в выпадах под острыми углами.

– Если вы бросите шпагу, я согласен признать ваш проигрыш даже без крови, – предложил Табберт.

Он изящно провёл леман, откинув шпагу Новицкого так, что тот совсем открылся, и лишь обозначил остриём возможное поражение в правое плечо. Он вовсе не щадил воинское самолюбие соперника, а как бы удваивал свою будущую победу, показывая Новицкому её варианты.

– Вы просто отвергнутый любовник, Григорий, – с насмешкой продолжал Табберт. – В этом и кроется причина вашего гнева.

– Замолчите, капитан! – прорычал Новицкий.

Табберт улыбнулся: гнев полковника был важнее возгласа при ранении.

Весь поединок Табберт вёл на контрах, уступая и отбивая удары. Новицкий терялся уже на третьей фигуре аташа, и не представлял опасности: его можно было достать с любого дегажемана. Но он ринулся в натиск, уже совсем фраппируя, и тогда Табберт скользящим движением фруассе отослал его клинок в сторону и воткнул шпагу Новицкому в грудь.

Новицкий рухнул на одно колено и выронил оружие. Табберт сразу вздёрнул клинок и отсалютовал, обозначая завершение поединка.

– Я остановил удар, господин Новицкий, чтобы не проткнуть вас насквозь, – глядя сверху вниз, сказал он. – Прошу запомнить это. Вы проиграли, схватка закончена.

Новицкий не поднимался. Он опёрся правой рукой в заледеневшие плахи настила, а левую руку прижимал к груди. Сквозь пальцы текла кровь.

Табберт опустился рядом с Новицким.

– Уберите руку, я перевяжу вас, Григорий, – сказал он. – Вам придётся сесть на мою лошадь. Потерпите, пока я довезу вас до лекаря.