Мало избранных - Алексей Иванов (2018)

– Не хочу порочить тебя, полковник, но чую за тобой трусость, – как бы невзначай обронил Матвей Петрович.

Он хотел разозлить Бухгольца, вывести из себя, заставить при Дитмере нагородить такой крамолы, что хоть «слово и дело!» кричи. Впрочем, Матвей Петрович не сомневался, что Бухгольц был устрашён степняками, но в этой робости Гагарин не видел ничего дурного и позорного; наоборот, опасение было весьма даже разумно. Все люди боятся. Но не все люди – полковники.

– Я офицер, господин губернатор, и могу вызвать вас на поединок!

«Попал!» – убедился Матвей Петрович.

– Это мнение о тебе составляю не только я, – заметил Гагарин.

Он растравлял Бухгольца, как пса.

Бухгольц поднялся на ноги и одёрнул мундир.

– Господин губернатор! – озлобленно и строго сказал он. – Я принимаю на себя всё неудовольствие государя и согласен ответить своей головой! Я не боюсь смерти! Однако же вести солдат на верную и бесславную погибель я отказываюсь! Того требует от меня честь офицера!

– Я напишу государю о твоём решении, – предупредил Гагарин.

– Как угодно. Я тоже напишу государю об этом!

Бухгольц развернулся и, звеня шпорами, шагнул к выходу.

Дитмер смотрел на Матвея Петровича вопросительно.

– Вот и славно, что он долдон, – ухмыльнулся Матвей Петрович. – Не надо будет на новое войско вдругорядь раскошеливаться. Казна губернская пуста, как колокол. Из своего кармана бы вынимал.

А Ивану Дмитриевичу было очень горько. Пусть губернатор подлец, но укорять его не в чем. Укорять следует только самого себя и боле никого. Он уже не мог возглавить второй поход, ибо сие означало, что в первом походе он отпраздновал труса, а теперь пытается восстановить доброе имя. Ежели первый поход он свёл на ретираду, дабы спасти солдат, то и дальше должен спасать солдат – должен препятствовать второму походу. Как иначе? Надо блюсти избранную стратегию. На кону его честь и даже его жизнь. Вроде бы он, полковник Бухгольц, не совершил недостойного дела, но невозможность прежней простоты поступков угнетала его, как тайное злодеяние.

Иван Дмитриевич сидел у себя в Воинском присутствии, приказав Тарабукину никого не впускать, и мучился над новым письмом государю. В сенях раздались шум, топот, сдавленная ругань, и в горницу вступил высокий краснорожий старик с седой гривой. На его широких плечах, несмотря на август, висела дорогая соболья шуба, распахнутая по всей длине. В двери какой-то дюжий мужик удерживал, облапив, вырывающегося Тарабукина.

– Я его не пущал! – крикнул Тарабукин. – Позвать караул?

– Господин полковник, я есмь обер-фискал Алексей Яковлев Нестеров, – с важностью назвал себя старик. – А се сын мой Николай, помощник.

– Уймись, Тарабукин, – распорядился Бухгольц. – Что нужно, Нестеров?

– Поставлен государем искоренять мздоимство подданных.

– Ну, искореняй, – раздражённо сказал Бухгольц.

– Должно допросить тебя на предмет снаряжения твоего похода.

Иван Дмитриевич сунул перо в стакан. Нестеров возвышался над столом Бухгольца прямой, как доска. Николай торопливо подтащил сзади к отцу лавку и поднял отцовскую шубу за нижний край. Нестеров не глядя сел.

– Допрашивай, – предложил Бухгольц.

– Довольно ли на твой поход запасено было различных воинских орудий, провианта и фуража?

– Всё в реестрах указано.

– Я не о числе спрашиваю, а о достаточности.

Бухгольц задумался.

– За потерей коней и быстрой убылью солдат всего имелось в достатке.

– Солдаты брешут, что повальный мор проистёк от неимения аптеки?

– Аптеки не было, это верно, – мрачно кивнул Бухгольц. – Однако же она была спасением от скорбута, но не язвы. От неё единственным средством обережения нам служило удаление больных от здоровых, но за теснотой в осаждённом ретраншементе сие осуществить не располагал возможностью.

– Значит, припасы по табелям сполна получены?