Мало избранных - Алексей Иванов (2018)

Он рассказал, что путь к тайнику с кольчугой начерчен на образе святой Софии, а образ увёз с собой на Конду владыка Филофей. А время поджимает. Онхудай назначил срок встречи: после летних найров. Найры – родовые игрища степняков – проходят перед Ильиным днём. Владыка вряд ли успеет вернуться так рано. Нужно самим поскорее плыть за ним на Конду и забрать у него икону. Но денег на такое предприятие у Ремезовых нет. И людей нет.

Касым купил две насады и нанял в умме работников – сильных гребцов. Он мог бы сидеть дома и ждать, когда Леонтий сплавает туда-обратно и привезёт икону. Однако дело было не только в иконе. Там, на вогульской Конде, обрела убежище сестра Хамуны, её двойняшка, – злая шутка рогатого тагута. Когда Касым заключал Хамуну в свои объятия, душа Хамуны улетала к сестре, и Касым оставался с пустыми руками и плачущим сердцем. И там же, при владыке Филофее, находился полковник Новицкий, оскорбивший Касыма и укравший любовь Хамуны. Касым понял, что он должен поехать в тайгу вместе с Леонтием. Он найдёт и убьёт и Новицкого, и сестру Хамуны. И Хамуна будет принадлежать ему вся, сколько её есть на свете.

Татары помогли казакам спихнуть дощаник с мели на глубокую воду, и владыка распорядился подыскивать место для ночлега.

Поляна попалась не очень удобная, но выбирать не приходилось. Митька Ерастов и Андрюха Клещ выкопали яму на опушке леса, а Кондрат Иваныч вытесал крест-голбец. Кузьку Кузнецова омыли и похоронили в рогожном куколе, отец Варнава прочёл разрешительную молитву, а потом – Вечную память. Владыка присел у могилы с Псалтирью. К общему костру он явился только в сумерках, когда и казаки, и татары уже соорудили шалаши из лапника и отужинали. Казаки сварили в котле овсяную кашу, а татары в казане сготовили себе шурпу из вяленой баранины.

Леса потемнели, окутались мглою, и рассеянная светлая ночь затопила всё вокруг прозрачной молочной мутью, в которой еле угадывались большие мохнатые деревья и зеркальная плоскость реки. Лёгкий ветерок колыхал большой шатёр, поставленный для владыки Филофея, и шатёр поменьше, поставленный для Ходжи Касыма. Журчала вода, обтекая корму зачаленного дощаника. По смолёным днищам перевёрнутых насад прыгали какие-то птички. Изредка в небе мелькали тени – это над поляной мягко проносились совы. Тайга тихо шумела: на закате она не засыпала, а просыпалась.

Костёр догорал. Татары поодаль раскатывали кошмы. Казаки курили трубки, глядя в угли. Владыка опустился на корягу возле Леонтия.

– Объясни, Лёня, как же вы здесь очутились, – попросил он.

– Да всё просто, отче.

Леонтий не спеша рассказывал о Ване Демарине, о выкупе для Онхудая, о тайнике в степи и чертеже на иконе. Касым слушал и внимательно наблюдал за Новицким, который тоже расположился у костра, но вёл себя как-то беспокойно: то и дело смотрел куда-то в сторону реки. Ненависть уже не ослепляла Касыма. Новицкий был рядом, он никуда не денется, значит, он уже почти мёртв. Но Касым удивлялся: его появление нисколько не смутило ссыльного полковника, не насторожило. Казалось, что полковник даже в глубине души не испытывает никакой вины перед тем, у кого едва не отнял жену. Новицкий словно бы напрочь забыл о Хомани – как ничего не было. Его занимали совсем другие мысли, и о мести Касыма он вовсе не думал.

– Знал бы я, что сей образ так важен для Семёна Ульяныча, так и не притронулся бы, – сказал Филофей Леонтию. – Лёшенька, будь другом, принеси святую Софию, она в шатре в коробе.

Лёшка Пятипалов принёс к костру икону, завёрнутую в полотенце.

– И где же чертёж? – с детским любопытством спросил Филофей, разворачивая икону и рассматривая в красном отсвете углей.

Казаки, которые тоже слушали Леонтия, собрались вокруг Филофея.

– А вот он, под ногами у Софии, – Леонтий указал пальцем. – Чёрточка потолще – Тобол, а тут притоки, а охрой – Тургайские суходолы.