Мало избранных - Алексей Иванов (2018)

На вытянутой ветви карагача лежала сказочно-огромная кошка размером с телёнка. Она дремала, но проснулась, заслышав топот всадников: подняла голову, навострила уши и свесила хвост. Цвет у кошки был жёлто-палевый, как у выгоревшего тростника, на хребте и на хвосте – тёмные поперечные полосы, на ушах – кисточки. Кошка внимательно смотрела на людей.

– О! – восхитился зоркий Табберт. – Сей зверец есть сибирский пардус? Степной рыс? Тигор? Барс?

– Бабр, – пояснил Семён Ульяныч. – В тростянниках живёт.

В молодости он уже встречал в степи бабров. Раньше их было много.

– Кс-кс-кс-кс! – позвала Маша.

Она сидела в мужском седле боком, неудобно, но не жаловалась.

Кошка на карагаче презрительно изогнула хвост крючком.

Маша была в степи впервые. Она догадалась, что степь, показав ей бабра, приняла её. Незримые двери для неё отворены. И что там бабр – для Маши степь вся была полна ощущения чуда. Привычная тайга – она совсем не такая; тайга – она колдовская, когда одно получается из другого: из дерева – человек, из коряги – страшный дух, из мохового бугра – потаённый дом. А в степи всё иначе. Здесь нечто удивительное возникает из воздуха, из пустоты – потому и чудо. Степной простор будоражил душу: не может быть, что здесь ничего нет. Маша понимала: степь насыщена жизнью, только эта жизнь незрима. Степь подобна сну. Во сне человек видит столько всего разного, что дух захватывает; во сне человек живёт ярко и бурно, а внешне – просто лежит неподвижно, и всё. Но ведь душа в это время где-то пребывает, что-то делает, чувствует как наяву. Где находится страна сна? Неведомо! Но эта страна есть, она существует, и спорить незачем. И степь точно так же: где её жизнь? Неведомо! Но этой жизни много, и она повсюду!

Четырнадцать всадников – семеро джунгар, шестеро русских и швед – ехали от Тобола в глубину бесконечной равнины. Копыта коней стучали по сухой земле туго, словно по барабану. Джунгары были вооружены луками, а у Леонтия, Семёна-младшего, Ерофея и Табберта за спинами висели ружья. Силы были примерно равны. Ружьё стреляет вдвое дальше, чем лук, и бьёт наповал, зато из лука за время между двумя ружейными выстрелами можно выпустить четыре стрелы. Ружья хороши в бою, только когда их много.

Табберт ехал рядом с Ремезовым и то и дело приставал с вопросами.

– Сказать мне, Симон, – снова что-то надумав, заговорил он, – сей великий степ тянет себя без отверстия от Мугалий до Туреций?

– Ну, да, – согласился Ремезов.

– Здесь ходить гунн?

– Какой гун?

– Народ. Который взять себя откуда нигде и разрушить Рим.

– Не ведаю, – признался Семён Ульяныч.

– А скиф?

– И про такой народ не ведаю. Чингиз был, Джучи, Батый. Тамерлан был. Джунгары были – Далай-Батыр и Орлюк.

– Скиф и гун много раньше ходить.

– Ну, вам там в Шведии виднее, кто у нас тут по какой нужде шастал, – обиделся Семён Ульяныч. – Поди курганы покопай. Может, их твои скипы или гуны насыпали.

– Курган весь одинаков?

– Разные. Большие и малые, плоские и крутые, с одной верхушкой и многоглавые, с бабами и без них, богатые на золото и пустые. А есть курганы с усами – с двумя каменными насыпями серпом. Тут до чёрта всего, Филипа.

Утром перед выездом Семён Ульяныч сказал, что к тайнику они приедут вечером. И целый день они качались в сёдлах, сделав лишь пару недолгих привалов. Время от времени искоса поглядывая на Машу, Ваня вдруг понял, что ни разу не поймал её на ответном взгляде. Маша не смотрела на него, словно не замечала. Впрочем, Ваня и не стремился попасться ей на глаза. Может быть, Маша боялась отца? Или не хотела перед Онхудаем выдать своё чувство, чтобы коварный зайсанг не задрал цену? Да неважно. Ваня уже научился ждать, научился принимать неспешность жизненного движения.