Королевство плоти и огня - Дженнифер Арментроут (2020)

Связь с ним еще держалась, и я не могла представить, как такое возможно. Страдание, таящееся под самодовольными ухмылками и дразнящими взглядами – под его масками, – почти невыносимо. Оно угрожало утянуть меня на замерзшую землю. Уж лучше попасть под копыта Сетти, чем терпеть боль от этих невидимых ран.

– Почему ты не хочешь?

– Потому что эта боль – напоминание и предостережение. О том, что я не собираюсь забывать.

Я оборвала связь. К горлу подступила тошнота.

– Она… она погибла из-за Вознесшихся?

– Все плохое в моей жизни связано с Вознесшимися, – ответил он, и его рука вернулась на мое бедро.

– Я связана с Вознесшимися, – вырвалось у меня, прежде чем я остановилась, прежде чем смогла отмахнуться от странного жалящего укола.

Кастил не ответил. Ничего не сказал. Бежали секунды, превращаясь в минуты, а мне словно тисками сдавили грудь.

Уставившись прямо перед собой, я провела многие часы, думая о том, как он может вообще находиться рядом со мной – быть так близко к человеку, связанному с Вознесшимися. Они забрали его брата. Они забрали его любимую. Они забрали его свободу. Что еще они могут у него забрать?

Жизнь?

Я похолодела и, выпрямившись, вцепилась в седло. Мысль о том, что Кастил умрет, что больше не будет его раздражающих ухмылок и дразнящих взглядов, остроумных ответов и этих проклятых бесящих ямочек? Я об этом даже помыслить не могу. Он слишком живой, слишком яркий, чтобы думать о том, что его больше не будет.

Но однажды он исчезнет. Когда все это закончится и наши пути разойдутся, он уйдет из моей жизни. Именно этого я хочу, это я планирую.

Тогда почему мне вдруг захотелось плакать?

* * *

Спустя несколько часов после захода солнца мы разбили лагерь у дороги. Было холодно, но не настолько, как в Кровавом лесу. Кастил говорил мало, только предлагал мне поесть или спрашивал, не нуждаюсь ли я в привале, но когда я улеглась под беззвездным небом, он пришел и растянулся за моей спиной. Я проснулась в его объятиях.

Следующие три дня были такими же, как и первый.

Кастил почти не говорил. Я не открывала свой дар, но, какими бы ни были его чувства, они казались холоднее ночи. Я много раз хотела спросить, хотела сказать, что знаю о Ши. Что сочувствую его утрате. Хотела расспросить о ней – о них. Хотела, чтобы он сделал то, что, по словам Аластира, никогда не делал. Хотела, чтобы он заговорил, потому что его молчание только подпитывает страдание. Тем не менее я ничего не сказала, убедив себя, что это не мое дело. Чем меньше я знаю, тем лучше.

Но он приходил ко мне по ночам и был рядом, когда являлись кошмары, и будил меня прежде, чем я начну кричать. Он молча держал меня и гладил по спине, пока я не засыпала.

Кошмары… они стали другими. Вместо того, чтобы, как раньше, следовать событиями той ночи, они были обрывочными, будто я погружалась в них и тут же выскакивала. И они не имели никакого смысла. Ни раны моей матери, ни крики или удушающий дым. Ни этот гадкий голос, шепчущий о кровоточащих цветочках. Как будто кошмары больше не были реальными.

Об этом я думала, когда мы двинулись в путь на четвертый день путешествия в Предел Спессы. Не знаю, как долго мы ехали, когда я увидела что-то слева на деревьях. Я не смогла разглядеть, что это, но только подумала, что мне померещилось, однако заметила это снова, через несколько деревьев впереди.

Оно висело на сосновой ветке, с которой стряхнули снег и ободрали иголки. Веревка, свитая в кольцо в виде какого-то символа. Я повернулась в седле, но не смогла ничего найти среди массы деревьев. Рука крепче сжала мою талию – это была первая реакция от Кастила за несколько дней. Осматривая лес, я чувствовала, как он напрягся.

Очертания веревки пробудили что-то из глубин моей памяти. Я уже видела нечто подобное. Она показалась справа, на другой голой ветке – коричневая веревка, свитая почти как петля, но из ее центра торчала какая-то палка.