Длинные версты - Владислав Конюшевский (2021)

Народ хоть и сильно устал после долгого перехода, но все были несколько на взводе, увидев, что немцы делали с их товарищами. Поэтому при свете тех же керосиновых ламп комиссар провел митинг. В этот раз даже я его поддержал в призывах не щадить врага. И от себя добавил сведения, полученные от летунов. В смысле о том, что нас в плен брать не будут. Порадовало, что бойцы на это отреагировали лишь мрачной решимостью. Ну а я, от себя, приказал освободившимся к этому времени медикам задокументировать немецкое «обхождение» с пленными. Значит, они нас к бандитам причислили? Хорошо, а мы покажем, какие фрицы гуманисты. Жаль, что фотоаппарата нет – в наших газетах статьи со снимками смотрелись бы нагляднее.

Ну а потом, выставив часовых, батальон отбился. Я же засиделся, разглядывая трофейную карту летчиков, при этом прикидывая оптимальный завтрашний маршрут. В любом случае надо к воде выходить, так как лошади у нас и так почти на безводном пайке, а коняшки этого сильно не любят. И судя по карте, не особо далеко (я просто никак не мог привязаться к своему местонахождению) должно быть озеро.

Пока возился с картой, ко мне подсел Буденный. Видно было, что его что-то распирает, но усач пока не решается донести мысль. Поэтому вначале говорили лишь про завтрашние планы, а потом командир конного отряда решился:

– Чур, слухай, я тут с хлопцами погутарил… И понял, что уж больно лихо у тебя воевать получается. И батальон твой в прибытке, и бойцы сытые да целые. Трофеи, опять-таки, настолько бохатые, шо ум за разум заходит. Как по старым временам, в Егориях меня бы уже догнал… А главное – удачлив ты.

Собеседник замолк, и я подбодрил:

– Так, Семен… Это понятно. Непонятно только, к чему эти дифирамбы?

– Чё?

– Я говорю, к чему ты это ведешь? Не просто ведь похвалить хочешь?

И усач решился:

– У меня от отряда семьдесят пять сабель осталось. Энто почти из двух сотен, шо вначале было. Германцев мы, конечно, покрошили знатно, но теперь нам только под переформирование идти. Либо вливаться в какую другую нашу часть… Да хучь к тому же Думенко, в первый конный полк. Он и командир справный, и рубака отчаянный.

Я кивнул:

– Ну… Нормально же – у него конники и у тебя конники. Постепенно полк разрастется в дивизию, а там, глядишь, и в конную армию. Думенко станет командармом, ты замом. Сам прикинь, какой рост: за пару-тройку лет из унтеров в замкомармии. Считай, как по-старому – генеральская должность! Такое и Суворову не снилось.

Собеседник крякнул:

– Кхм, про подобное не думал… Хе! Говоришь – замкомармии?

– Ну а что? Человек ты умный, идейный. В авторитете. Полный кавалер опять-таки. Кто, если не ты?

Буденный мечтательно прищурился, глядя в темноту, но потом встряхнулся:

– Твои слова, да богу в уши. Но дело не в этом. Просто понял я – ты воюешь не так, как все. Ну вот совсем не так. Да и в батальоне твоем все по-другому. Верхом глянешь – навроде даже похоже, как в старой армии. А чуть глубже копнешь, так и понимаешь – ан нет. Совсем все по-другому. У тебя и дисциплина, и воля вольная, больно хитро заплелись… Офицериков, опять-таки, приваживаешь. Токмо у тебя получаются такие офицерики, что их даже матросня за своих держит. Да и вообще…

Лежащий тут же Лаптев приоткрыл глаз и, отрывая голову от седла, используемого вместо подушки, поинтересовался:

– А что – «вообще»?

Усач смутился:

– Ну дык… Короче, товарищ Чур, хотел бы я какое-то время у тебя поучиться. Вместе со своими хлопцами. С товарищем Матюшиным это дело обговорить, получить от него «добро» и действовать сообща. Сдается мне, что вся Красная Армия должна выглядеть, как твой батальон, вот и хочу даже мелкие мелочи понять. А после эти знания уже в кавалерийских частях применять. Как ты на это смотришь?

Мы сидели, сложив ноги по-турецки, друг напротив друга, и я, глядя на несколько смущенного Семена, широко улыбнулся: