Стена - Марлен Хаусхофер (1963)

Сентябрь был погожим и теплым, я отдохнула и решила отправиться снова по ягоды. Мне было известно, что на альпийских лугах деревенские жители всегда собирали бруснику. Для меня брусника была бы спасением: ее ведь можно варить и без сахара. В ней столько дубильной кислоты, что она не портится. Двенадцатого сентября мы с Луксом после утренней дойки отправились в путь. Беллу я на всякий случай оставила в хлеву. Беспокоилась только о Жемчужине, которая повадилась совершать небольшие вылазки к ручью. Несколько дней назад она вернулась домой с форелью в зубах и устроилась пообедать под верандой. Она была горда и счастлива своим первым успехом, я не могла не погладить и не похвалить ее. И теперь она каждый день сидела на камне посреди ручья и ждала, подняв правую переднюю лапку. Освещенную солнцем белую шерстку видно издалека, ее заметил бы всякий, у кого есть глаза. Я ничего не могла поделать. Мечта о мирной горничной кошке испарилась, да я никогда толком в это и не верила. Ни старая Кошка, ни потом Тигр никогда не ходили к ручью. Они оба ужасно боялись воды. Жемчужина же уродилась неизвестно в кого. Старая Кошка с неодобрением наблюдала за поведением дочки, но не вмешивалась в ее дела. Не успела Жемчужина превратиться в подростка, как мать почти перестала о ней заботиться и зажила прежней жизнью.

Поэтому я заперла Жемчужину, оставив ей мяса и воды, наверху, в чулане, где хранились хворост и кора на растопку. Жалко, да ничего не поделаешь.

Найти дорогу было нетрудно, путь наверх занял три часа. Дорога была в хорошем состоянии и широкая: ею пользовались, когда гнали на альпийские пастбища скот. Если бы стена возникла несколькими днями позже, то наверху оказались бы небольшое стадо и пастушка. Но я не жалуюсь, для меня все могло бы обернуться тогда гораздо хуже.

Альпийская хижина стояла посреди большого луга, трава на нем начала уже желтеть. Бредя по мягкой траве, я думала о Белле, которая все лето ела жесткую траву с прогалины, здесь же ее ждала шелковая мурава. Мне тут же пришло в голову пригнать ее сюда в будущем мае. Но я сразу вспомнила о стольких трудностях, что испугалась. Хижина — в порядке, на крайний случай в ней можно провести и целое лето. Я обнаружила маслобойку, два старых календаря и портрет неведомой мне кинозвезды, приколотый кнопками к шкафу. Пастушка оказалась, таким образом, пастушком. Было очень грязно, у посуды — жирные коричневые края, а стол, должно быть, не скоблили никогда. Еще я нашла позеленевшую черную фетровую шляпу и драный плащ. Я устала, брусники хотелось все меньше. Пришлось заставить себя идти дальше. Наконец нашла брусничное место. Но ягоды едва порозовели; стало быть, чтобы собрать их, мне придется подниматься в горы еще раз. Прежде чем начать спускаться, я поискала место, с которого был хороший обзор. Нашла его там, где начинался лес, а склон обрывался крутой осыпью. Там я села на пень и поднесла к глазам бинокль.

Был чудный осенний день, видно далеко-далеко. Когда я принялась считать красные колокольни, меня пробрал озноб. Я насчитала их пять да несколько крошечных домишек. Леса и луга еще не сменили цвета. Среди них виднелись желто-коричневые прямоугольники — несжатые поля. Пустые дороги. Несколько мелких предметов были, судя по всему, грузовиками. Внизу все неподвижно, нигде ни дымка, на полях не видно птичьих стай. Я долго вглядывалась в небо. Пусто, никого. Я и не ждала ничего другого. Бинокль выскользнул из рук и упал на колени. Колокольни пропали из виду.