Начало звёздного пути - Александр Санфиров (2016)

– Николенька, ты когда перестанешь вспоминать то, что было. Забудь прошлое, как дурной сон, оно никогда не вернется. Сейчас до этого никому нет дела. А если появятся любители позлословить, я уверен, что ты сможешь быстро закрыть им рот свинцом. Сейчас ты князь Шеховской, корнет Лейб-гвардии гусарского полка. В перспективе порученец Александра Христофоровича, а это значит, что при дворе о тебе будет знать император. Так чего ты стесняешься? Я, к счастью, богат и могу сделать для тебя все, что в моих силах. Что же касается твоей тайной избранницы, не сомневайся, она совсем не против брака с тобой. У Ильи Игнатьевича острый взгляд. И хоть говорят, что отцы ничего не знают про своих дочерей – здесь не тот случай. Думаю, что сейчас он как раз беседует по этому поводу с Катенькой. Я, кстати, очень рад за тебя, Катюша была много лет моей любимицей, а сейчас она может стать женой моего единственного сына. У меня будет только одна просьба к тебе: не обижать ее, когда она станет твоей женой.

Илья Игнатьевич проснулся гораздо раньше, чем князь. Он осторожно снял с себя полную ножку Феклы, перекинутую через его живот, и вытащил ночной горшок из-под кровати, поднял его с пола, чтобы не шуметь, и с удовольствием выпустил лишнюю жидкость. После этого ему полегчало, он накинул халат и пошел искать выпивку. В конце концов, он нашел недопитую бутылку мальвазии и высосал ее залпом. Придя в спальню, он опять улегся рядом со своей любовницей и погладил ее по мягкому бедру.

У него неожиданно появилось желание, но тут он вспомнил вчерашнюю беседу с князем, и все желание испарилось в неизвестном направлении.

«Господи, это же надо в таком состоянии сговариваться о браке, да еще дойти до такого нахальства, самому предложить свою девочку женой Николке. А Шеховской, ты посмотри, взял и сразу согласился, видать, тоже был изрядно пьян», – говорил он себе.

Он так беспокойно заерзал в кровати, что проснулась Фекла. Она по-своему поняла его беспокойство, поэтому не смогла сдержать удивления, обнаружив его орган совсем не в боевом положении.

– Илья, ты что вертишься, я думала, ты, как всегда по утрам, захотел меня? – тихо шепнула она.

– Захочешь тут кого-то, – раздраженно ответил Вершинин, – и дернул меня нечистый вчера за язык, а теперь как назад слово брать?

– Не знаю, почему, Илюша, переживаешь. Сам вчера объяснял, мол, молодой, богатый, красивый, да еще и с титулом. Чего ты так мучаешься?

– Так чего я мучаюсь, надо ведь всё Катеньке растолковать, может, ей это будет вовсе не по нраву, хотя по моим размышлениям, она втюрилась в этого Николку по уши.

– Ну, так вот и радуйся. Выйдет замуж не за голодранца из наших энских, которому только приданое нужно, а будет в Петербурге жить, в княжеском дворце, да еще и с человеком, который ей по нраву пришелся, разве это плохо? Ведь князь-то речи о приданом не заводил?

– Ну, ты, Феклуша, и скажешь, постыдилась бы про Андрея так говорить, он о приданом даже и не вспомнил.

Но тут манипуляции, проводимые Феклой, дали свои плоды, и он, забыв обо всем, прильнул к ее жаркому телу. В объятьях и ласках прошло немало времени, и когда парочка решила встать, за окном уже светало.

Когда Илья Игнатьевич зашел в столовую, там, к его удивлению, уже сидела Катенька.

– Катенька, душа моя, что это ты спозаранку встала?

– Не знаю, папенька, что-то мне сегодня беспокойно спалось. Наверно, мне вчера Евдокия Ивановна много всего рассказала, – призналась девушка.

– Ты смотри, радость моя, не переучись, – озаботился вдруг Вершинин, – может, тебе и не стоит к ней ездить еще раз на этой неделе. Отдохни, вышиванием займись.

– Ой, папенька, ну что ты говоришь, у Евдокии Ивановны так интересно, она мне, к примеру, про Париж много говорила, ты мне за всю жизнь столько не рассказал.

«М-да уж, – подумал Вершинин, – я что, про французских шлюх должен был тебе рассказывать?»