Человек из дома напротив - Елена Михалкова (2019)

То, о чем я назавтра даже не вспомнил бы, Артем переживал как публичное унижение. Мне было невыразимо жаль его! Однако я, стыдясь самого себя, не мог не испытывать чувства превосходства над моим другом с его обостренным чувством собственного достоинства. Стоят ли переживаний смешки однокурсников? А для него это было торжество черни над поверженным гением, не меньше.

3

На следующий день я приплелся к третьей паре. Студенты двух групп толпились в коридоре. Протопала в своих тяжеленных ботах Любка и привалилась к стене, где уже сидел Матусевич с раскрытой тетрадью на коленях. То, что произошло затем, на первый взгляд напоминало броуновское движение молекул: студенты беспорядочно задвигались в узком пространстве коридора. Но если присмотреться внимательнее, в этих перемещениях наблюдалась закономерность: юноши подходили ближе, девчонки распределились вдоль окон, подальше от Сенцовой.

Я давно заметил, что у парней Люба вызывает живой интерес, а у девушек – отторжение.

Сенцова нацепила длинное мешковатое платье, а на голову повязала платок, будто собиралась не в институт, а в церковь.

В дальнем конце коридора показался Шубин. Студенты отхлынули к стенам, освобождая проход.

Артем приподнялся, с нескрываемой радостью глядя на слепого, и вдруг сорвал с Любы платок и обмотал голову. Когда Шубин поравнялся с ним, Матусевич упал на колени и, протягивая руки в молитвенном жесте к остолбеневшему слепому, заголосил:

– Матронушка-заступница, матерь наша! Утешительница сироток! Защити мою зачетку от Варфоломеева-злыдня, от Коврыгина-беса, от дурищи Лядовой, а пуще всего от декана беспощадного, лютого, кровушки студенческой с утра попившего, заочниками откушавшего! Не дай пропасть, Матронушка!

Он пополз на коленях к Шубину, размахивая невесть откуда взявшейся зачеткой и не переставая блажить.

Это было ужасно смешно. Глупо, стыдно и смешно. Матусевич, артистичный подлец, сыграл свою роль на десять баллов. Накануне та самая дурища Лядова, повернутая на святых и отшельниках, вместо лекции по муниципальному праву поведала нам со слезой в голосе о Матроне Московской, безглазой святой, что исцеляла людей и предсказывала будущее, а еще помогла Сталину победить в войне. В исполнении Лядовой все это звучало, конечно, форменным мракобесием. Моя религиозная мама очень почитала слепую Матрону, и мы не раз ездили с ней на Таганскую: мама дожидалась своей очереди к мощам, а я, жалкий агностик, грелся в церковной лавке и разглядывал утварь. Лядова как бы низвела мою прекрасную маму до своего уровня – уровня безграмотной суеверной бабы.

Коврыгин же, читавший нам экономику, был и в самом деле бес: чернявый вьюн, от которого можно было ожидать любой пакости. Мне пришлось пересдавать ему зачет пять раз лишь потому, что на одной из практических работ я вслух отметил ошибку в его задании.

И сейчас я хохотал громче прочих. Артем высмеивал всю нашу институтскую шушеру, бросал вызов невежеству, держа фигу в кармане. Это был протест, явленный в виде шутовства, ниспровержение основ, покушение на авторитеты.

Шубин сделал два шага вперед – как зрячий, не используя трость, – и до меня внезапно дошло, что именно я наблюдаю. Какой же я был тупица! На моих глазах разворачивалась война, ни больше, ни меньше. Война, в которую одну из сторон втянули насильно, даже не предупредив, что отныне ее территории будут непрерывно обстреливать.

Но теперь-то Шубин догадался, еще как. Лицо его приобрело безучастное выражение. Он постоял, глядя в стену над головой Артема, дожидаясь, пока тот закончит спектакль.

И этот момент настал.

Я видел, как Матусевич подобрался, готовясь перехватить трость. И он, и все мы были уверены, что Шубин использует единственное свое оружие.

Что ж, мы были правы почти во всем.

Единственная наша ошибка заключалась в том, что оружием слепого была вовсе не трость.