Человек из дома напротив - Елена Михалкова (2019)

На первый взгляд могло показаться, что наши приготовления были избыточно сложными: достаточно было дождаться, пока слепой войдет в аудиторию, и захлопнуть за ним дверь.

Однако в классе Шубин мог разбить стекло и позвать на помощь, мог выкинуть стулья в открытое окно, наконец, мог вылезти сам.

В коридоре, в пустом закрытом здании он мог только ждать, когда мы выпустим его. И мы знали это, и Шубин это знал.

Накануне вечером Лобан сказал: час.

Я сказал: пятнадцать минут.

Люба сказала: сорок.

Артем обвел нас всех жестким взглядом и сказал: пока не охрипнет.

Это была его идея, и мы молча согласились: да, Шубин будет просить выпустить его, пока не охрипнет.

За стеной наступила тишина, потом донеслось какое-то шуршание. Я пожалел, что мы не догадались поставить в заблокированном отсеке видеокамеру. Шубин не знал, что мы делаем, но и мы не знали, что делает он; в каком-то смысле мы тоже были слепы.

«Дрянь какая, какая же дрянь это все», – вдруг сказал ясный голос в моей голове. Но ведь мы затеяли это не ради мести бедняге Шубину, а исключительно ради самого процесса! Ради фана, как любил говорить Эмиль. Слепец побьется пару минут в стену, попрыгает, как мышь в стеклянной банке, и уже к следующей паре окажется в институте. «Нам придется хуже, чем ему, – веско объяснил Артем. – Шуба свалит, и все у него будет норм. А с нас в деканате сдерут четыре шкуры». Это прозвучало с мрачной гордостью. Деканат! Я должен был испугаться, но не испугался; мне уже представлялось, как о нашем хулиганстве рассказывают по всему факультету, как оно превращается в легенду, и сам Варфоломеев лет через десять упрекает безусых молоденьких студиозусов: вот, мол, какие были люди – с фантазией подходили к делу! Не чета вам, скучным рылам.

Я осознал, что из-за перегородки не доносится ни звука. Шубин не стучал, не просил о помощи, никого не звал – он просто молчал.

Все мы одновременно посмотрели на Матусевича. Артем сделал успокаивающий жест ладонями: «Тихо, тихо, все в порядке. Долго он не выдержит».

8

Спустя три часа все было по-прежнему. За стенкой молчали. Мы устали, нам осточертело сидеть на холодном полу. «Есть хочу!» – просигнализировала Сенцова. Лобан показал, что хочет в туалет.

Пять часов спустя мы были совершенно вымотаны. Мы тихо ненавидели друг друга, как люди, надолго застрявшие в одном лифте и обнаружившие, что у собратьев по несчастью есть тьма неприятных привычек. Эмиль почесывался. Лобан ковырял в носу. Люба, начхав на все, смылась и поела в ближайшем фастфуде, и теперь от нее воняло картошкой фри. Мы бы последовали ее примеру, но снаружи собралась толпа студентов и мы оказались заперты вместе с нашим пленником. Клим тревожно поглядывал на перегородку, за которой по-прежнему стояла тишина. Только Артем сидел в позе Будды, внешне совершенно спокойный.

– Слушайте, может, будем заканчивать? – тихо спросил Клим.

– С какой стати? – удивился Артем. – Он еще голоса не подавал. Пусть сначала попросит.

– А если не попросит?

– Он слепой, а не немой.

– Серьезно, Артем, шутка затянулась.

– Климыч, это не тебе решать, – нежно сказал тот.

Эмиль потянулся.

– По правде говоря, я тоже перестал понимать, зачем мы тут торчим. Скучно, сыро, воняет… Как-то уже поднадоела эта шалость, не находите, господа?

Он неторопливо встал.

– Сядь, – холодно приказал Артем.

– Чего?

– Я сказал: сядь.

Эмиль увидел в его глазах что-то, что заставило его пожать плечами и вернуться на место.

Мы сидели в тишине еще пятнадцать минут.

Полчаса.

Час.

За окном смеркалось. Студенты на улице разошлись, но никто из нас больше не заговаривал о том, чтобы перехватить гамбургер в закусочной на той стороне дороги.

Вася Клименко демонстративно посмотрел на часы.