Алмазная колесница - Борис Акунин (2012)

Эраст Петрович решил выяснить, в чем тут дело, незамедлительно.

Пошел в канцелярию, где девица Благолепова оглушительно колотила по кнопкам «Ремингтона». Увидев Фандорина, она вспыхнула, быстрым движением поправила воротничок и застучала еще проворней.

Барышня за печатной машинкой

Ремингтон – компактно, изящно, современно

– Мне нужно с вами поговорить, – тихо сказал титулярный советник, наклонившись над столом Сироты.

Тот дернулся, побледнел.

– Да, мне тоже. Давно пора.

Эраст Петрович удивился. Осторожно спросил:

– Вы хотели говорить со мной? О чем?

– Нет, сначала вы. – Письмоводитель поднялся, решительно застегнул сюртук. – Где вам угодно?

Провожаемые истерическим треском «Ремингтона», вышли в сад. Дождь перестал, с ветвей падали стеклянные капельки, над головой звонко пели птицы.

– Скажите, Сирота, вот вы связали свою жизнь с Россией. Могу ли я спросить, почему?

Письмоводитель выслушал вопрос, напряженно прищурился. Ответил четко, по-военному, словно подготовился заранее:

– Господин вице-консул, я решил связать свою жизнь с вашей страной, потому что Россия очень нужна Японии. Восток и Запад слишком различны, им не слиться друг с другом без посредника. Когда-то в древности роль моста между Японией и великим Китаем выполняла Корея. Теперь, чтобы гармонично соединиться с великой Европой, нам необходима Россия. Благодаря помощи вашей страны, которая объединяет в себе и Восток, и Запад, моя родина расцветет и вольется в ряды великих держав мира. Конечно, не сейчас, а лет через двадцать или тридцать. Вот почему я служу в русском консульстве…

Эраст Петрович смущенно кашлянул – он не ожидал столь чеканного ответа, а идея о том, что отсталая азиатская страна может через двадцать лет превратиться в великую державу, была просто смехотворной. Однако обижать японца не следовало.

– Понятно, – протянул Фандорин, чувствуя, что не очень-то достиг цели.

– Еще у вас очень красивая литература, – добавил письмоводитель и поклонился, как бы давая понять, что добавить ему больше нечего.

Возникла пауза. Титулярный советник думал, не спросить ли напрямую: «Что это вы на меня всё волком смотрите?» Но с точки зрения японского этикета это, вероятно, будет чудовищной невежливостью.

Сирота нарушил молчание первым:

– Это и есть то, о чем господин вице-консул хотел со мной говорить?

В его голосе звучало удивление.

– С-собственно, да… А о чем желали говорить со мной вы?

Письмоводитель из белого сделался пунцовым. Сглотнул. Откашлялся.

– О капитанской дочке. – И, увидев, в глазах собеседника изумление, пояснил. – О Софье Диогеновне.

– Что случилось?

– Господин вице-консул, вы ее… вы ее рюбите?

Оттого что японец перепутал в ключевом слове «р» и «л», а еще более от самой невообразимости предположения Эраст Петрович понял смысл вопроса не сразу.

Вчера вечером, вернувшись домой из полиции, молодой человек обнаружил в спальне, на столике, сильно надушенный конверт без какой-либо надписи. Распечатал – внутри розовый листок. На нем старательным почерком, с виньетками и загогулинками четыре строчки:

Беда пришла, нет уж мочи сердцу,

Явись скорей, спаси меня!

А коль не явишься, то знай,

Что погибаю чрез тебя.

Озадаченный, Фандорин пошел справиться у Масы. Показал ему конверт, и слуга изобразил маленькую пантомиму: длинную косу, большие круглые глаза, два шара перед грудью. «Девица Благолепова», догадался Эраст Петрович. И тут же вспомнил, как она обещала переписать ему свой любимый стишок из альбома, сочиненный кондуктором со «Святого Пафнутия». Сунул листок в первую попавшуюся книгу и думать о нем забыл.

А тут, оказывается, разыгрывалась нешуточная душевная драма.