Тень ночи - Дебора Харкнесс (2018)

Белоснежная гора между нами стала выше на одну юбку. Поиски продолжались.

– Да. Оставил для тебя пакет.

Я открыла сундук, почему-то ускользнувший от внимания мужа. Там лежали кольчужные рукавицы, щит с двуглавым орлом и какая-то изящная инкрустированная вещица в виде палочки с чашечкой на конце. Торжествуя, я извлекла из сундука длинные красные чулки.

– Нашла! – крикнула я, размахивая находкой.

Но Мэтью напрочь позабыл про свои лихорадочные поиски чулок. Все его внимание сосредоточилось на содержимом отцовского пакета. Мне стало любопытно, и я заглянула через плечо.

– Это что… Босх?

Творчество Иеронима Босха было мне знакомо, поскольку его картины причудливым образом наполняли алхимические предметы и символы. На его полотнах запросто летали рыбы, насекомые достигали гигантских размеров, как и обычные предметы. Такими же были и предметы домашнего обихода, а фрукты приобретали откровенно эротические очертания. Задолго до появления психоделического направления в искусстве Босх видел мир в ярких красках и немыслимых сочетаниях.

Однако вещь, присланная Филиппом, как и полотна Гольбейна, которые я видела у Мэтью в Олд-Лодже, была мне незнакома. Отец прислал ему триптих, написанный на досках, соединенных петлями. Предназначенный для алтаря, триптих открывался лишь на время особых религиозных церемоний. В остальное время он находился в закрытом состоянии. Подобные триптихи были интересны не только своей внутренней, но и внешней стороной, но в современных музеях ее редко удавалось увидеть. Представляю, какие шедевры были скрыты от глаз зрителей.

Художник покрыл внешние стороны досок триптиха бархатистой черной краской. В свете луны сверкало высохшее дерево. Возле его корней сидел на задних лапах маленький волк, а на вершине устроилась сова. Птица и зверь смотрели на зрителя, будто все знали о нем. В сумраке, окружавшем дерево, светилось не менее дюжины пар других глаз – призрачных, но не менее внимательных. Позади мертвого дуба виднелись обманчиво живые деревья с бледными стволами и переливчатыми зелеными листьями на ветвях. Они добавляли света всей картине. Присмотревшись, я увидела на этих деревьях уши, будто они вслушивались в звуки ночи.

– Что означает эта аллегория? – спросила я, изумленно глядя на триптих Босха.

Мэтью теребил завязки своего дублета.

– Это живописное воплощение старой фламандской поговорки: «У леса есть глаза, а у деревьев уши, и потому смотри, молчи и слушай».

Слова поговорки точно описывали тайную жизнь, которую вел Мэтью. Они напомнили мне нынешний девиз королевы Елизаветы.

Внутренняя часть триптиха состояла из трех взаимосвязанных сцен. На левой доске Босх изобразил падших ангелов, выбрав тот же бархатисто-черный фон. При беглом взгляде они скорее походили на стрекоз с двойными мерцающими крыльями. Но у ангелов были человеческие тела, а их странно вывернутые ноги показывали, что ангелы упали из небесных высей. На правой доске мертвые восставали для Страшного суда. Здесь они выглядели куда более удручающими, чем на фресках в Сет-Туре. Разинутые пасти рыб и волков олицетворяли входы в ад. Они втягивали грешников, обреченных на вечные муки и страдания.

Центральная часть триптиха показывала совсем другую реальность. На ней воскресший Лазарь спокойно выходил из гроба. У него были длинные ноги, темные волосы и серьезное лицо, весьма похожее на лицо Мэтью. Центральную доску окаймляли иссохшие ветви виноградных лоз, дающих странные плоды, перемежающиеся не менее странными цветами. С некоторых капала кровь. Из других выходили люди и животные. Иисуса ни рядом с Лазарем, ни в отдалении не было.

– Лазарь лицом похож на тебя. Теперь понятно, почему ты не хочешь отдавать триптих Рудольфу, – сказала я, подавая мужу красные чулки. – Должно быть, Босх знал и о твоей вампирской натуре.