Ведуньи - Элизабет Ли (2021)

– Ты его с каким-то поручением послала? – спрашиваю я.

– Да нет, просто развлечений ищет. И прав у него на это не меньше, чем у тебя.

От этих слов моя внутренняя тревога только усиливается. Энни на цыпочках подбирается к двери, высоко поднимая ноги и вытянув перед собой руки с растопыренными пальцами. Чтобы не рассмеяться, я даже рот рукой прикрываю.

– И куда это ты, малышка, собралась? – спрашивает мать, так и не повернув в нашу сторону головы и продолжая заниматься очагом.

Энни тут же замирает, сгорбившись и тяжко вздыхая. Лицо – просто трагическая маска.

– В лес. – Ее голосок еле слышен и исполнен горечи поражения. – Там один маленький лисенок никак не вырастет. Все остальные, с кем он в лесу пророс, давно уж большие, а он все маленький, вот я и хочу его покормить.

Мать оборачивается и, подбоченившись, спрашивает:

– Чем покормить-то? У нас никакой лишней еды нет, даже протухшей, так что нечем с лисами поделиться.

В ответ Энни вытаскивает из собственного рукава совершенно высохший трупик землеройки и показывает нам, держа за хвост и слегка раскачивая. Некоторое время мы молча на это смотрим, потом мама сдержанно улыбается и говорит:

– Ну, ладно, уж это-то мы точно можем твоей лисичке отдать. Но потом ты домой возвращайся, у меня для каждого работа найдется.

Я невольно протестую:

– Мам, у нас же пока есть еда, давай какое-то время не будем в деревню ходить. Там на нас с такой злобой, с таким презрением смотрят! И потом, сейчас это просто небезопасно…

Мать прерывает меня:

– Мы не можем жить за счет тех крошек, что падают со стола этого сопляка, твоего возлюбленного. Да и нечего на его подношения рассчитывать – кто знает, в какой момент этот источник иссякнет. Так что вы с Энни вполне можете сходить в деревню и выпросить у людей одну-две монеты; ты ведь сама сказала, что без покровительства старого Томпсона нам уже не удастся ничего там продать, ни мои снадобья, ни мои амулеты. Так ведь?

Она умолкает, и мы с Энни дружно киваем.

– А теперь переоденься, – говорит она мне. – Кстати, откуда взялась эта одежонка?

Я, собственно, такой реакции и ждала.

– От одного друга из деревни.

Мать фыркает:

– У нас в деревне друзей нет.

– А у другой моей сестры есть, – говорит Энни.

Мать резко бледнеет, ее лицо приобретает оттенок перламутра; сейчас она кажется какой-то совсем хрупкой и испуганной. Растерянно озираясь, она спрашивает у Энни:

– Что? Какая еще другая сестра? – Она присаживается перед малышкой на корточки, берет ее за руки, трясет и все спрашивает: – Говори, что еще за другая сестра? О чем ты? Кого ты видишь?

Энни вытирает нос тыльной стороной ладони, смущенно на меня глядя, и я прихожу ей на помощь:

– Это она меня имеет в виду. Ей кажется, что я стала другой.

– Да, эта Сара похожа на прежнюю, но это не она, – подтверждает Энни. – Разве ты сама не видишь, мамочка?

Мать падает на колени, неловко сгорбившись и опустив голову. Энни наклоняется и ласково гладит ее по волосам, с тревогой заглядывая ей в лицо.

– А ты что подумала? – спрашиваю я у матери, дрожа от гнева и с трудом подчиняя себе дрожащие губы. – Что она видит призраков своих мертвых сестер? Что свидетели твоих былых деяний прокрадываются к нам в таком обличье, что лишь Энни способна их видеть?

Мать закрывает лицо руками, и плечи ее начинают вздрагивать. Но горе свое она выражает безмолвно – ради Энни, а может, и ради меня. И сейчас мне жаль, что я не успела перехватить те злые слова, что невольно вылетели у меня изо рта. Сейчас я готова их проглотить, да и язык свой заодно тоже.

– Мамочка, ты заболела? – шепотом спрашивает Энни. – Наверное, ты тоже слишком много этой пахты съела?