Завтра может не быть - Анна и Сергей Литвиновы (2021)

Петренко тоже был доволен. Если бы он стал просить, а Шаляпин предлагать, что снабдит его помощником, связником, оружием, поможет со внедрением – это, скорее всего, означало бы, что операция в итоге провалится: слишком многие будут знать и в десятки раз возрастает риск, что стукнут. А так – он одиночка, ни перед кем не ответчик и никто ему не указ. Хотя, конечно, есть шанс, и не маленький, что как дойдет до дела – Александр свет-Николаевич сдрейфит (как выражаются тут у них, в пятидесятых). Вместо того чтобы рискнуть и в итоге получить в свои руки целую страну, предпочтет сдать Петренко-заговорщика лично Никите Сергеичу, а сам благостно провертит себе дырочку для боевого ордена за разоблачение террориста, намеревавшегося погубить высшее руководство СССР.

– Но дата, – заметил Петренко, – мне нужна заранее.

– Вы ее получите.

– За сколько?

– За сутки. Ранее даже они сами не знают, почтут ли своим посещением.

– Сутки – это приемлемо.

* * *

Итак, добро на операцию было получено. Теперь начиналась следующая стадия – внедрение.

Отчасти здесь могла пригодиться Ольга Егоровна. Он возобновил свои к ней визиты, оставался на ночь и видел: она все больше влюбляется в него. Дело было не только в том, что в то время женщине под сорок трудно было найти себе мужичка. И не в том, что он оказался гораздо более раскованным и подкованным в делах сердечных, чем зажатый и грубоватый среднестатистический советский мужлан. Но он еще и сам искренне влюблялся в нее – своего агента – и старался, чтобы ему с ней было хорошо: и в постели, и до нее, и после.

Хотя – да, конечно, он ее использовал. И однажды сказал после жаркой постельной встречи: «Боюсь, мне придется уехать».

– Куда? Когда?

– Того, ради чего я приезжал в столицу, добился: доложил о ситуации на самый верх. Теперь мне как-то надо устраивать собственную жизнь, искать работу. В Москве у меня прописки нет – значит, и на службу никто не возьмет.

– И куда ты думаешь? Кем?

– Махну в Сибирь. На стройки семилетки. Там большие возможности, рабочие руки всюду нужны. Вон Ангару скоро будут перекрывать ради Братской ГЭС. Город рядом возводят, комбинат алюминиевый. Найду себе применение.

– Возьми меня с собой.

– Тебя? Профессора? Искусствоведа? Спеца по зарубежной литературе? А что ты будешь делать в тайге?

– В школе преподавать.

Разговор принимал нежелательный оборот: не нужна она ему была ни в какой Сибири, и его самого Ангара с Иртышом в реальности ни разу не манили. Потому он усмехнулся:

– Ты живешь в четверти часа ходьбы от Кремля и преподаешь в самом блатном вузе Советского Союза. А там будешь щеголять с мая по октябрь в болотных сапогах, остальное время – в валенках. И радоваться, если передвижка вдруг привезет тебе документальный фильм режиссера Головко. Да ты там первая меня возненавидишь. – И продолжил как о деле решенном: – Я завтра возвращаюсь к себе, в Ленобласть. Надо освободить служебную жилплощадь, прочие формальности закруглить. А потом посмотрю, что делать. Дружок школьный в Мурманск меня зовет. Обещал на торговый флот устроить. Может, даже в загранку получится ходить.

Лицо ее вздрогнуло, как от удара. Глаза стали наливаться слезами. А потом она бросилась к нему:

– Сашенька! Не надо в Мурманск! Возвращайся! Приезжай ко мне, снова! Пожалуйста! Я что-нибудь придумаю!

Но он ничего не пообещал и уехал.

* * *

Петренко возвращался в свой любимый город.

Отец изначально служил в Ленобласти – в Каменке. Потом его с матерью и старшими сестрами помотало по гарнизонам, по дальним городкам. А затем батя, преданный и умный служака, дослужился, наконец, до счастливого назначения: сюда, в Ленинград, в штаб округа.